– С ума сошла? – ужасаюсь. – Я же рассказывала тебе. И про квартиру новую, и про работу Антона.
– Надеюсь, твою жилплощадь под это дело не додумаетесь продавать? Тебе еще детей растить, Есения. Случись чего, чтобы было с ними куда податься.
Вдруг сержусь. О чем это она?
– Я предлагала, но Антон сказал, сам справится, – с гордостью сообщаю. – Он сейчас сутками работает, чтобы побыстрее с застройщиком рассчитаться. А я сюда прямо с городской олимпиады приехала. На автобусе.
Мама машет рукой, создавая вокруг пылевое облако из муки.
– И сдались тебе эти олимпиады. Стимулирующие выплаты учителям все равно почти не платят. Лучше бы часов больше брала.
– При чем здесь это? – устало спрашиваю и беру очередную лепешку. – Если у детей есть потенциал, почему не попробовать? И родители их идут на встречу. Помогают всячески, собирают документы, готовятся.
Она недовольно фыркает и поворачивается к плите. Снимает крышку и засыпает в кипящую воду пельмени. Я недовольно морщусь от аромата, распространяющегося по кухне. Психую. Сказала же, что не перевариваю сейчас мясо и просто помогу ей.
Обязательно готовить при мне?
Вдруг обидно становится. Слабость накатывает.
Когда мы сказали про беременность бабушке Антона, она расплакалась от счастья и тут же выдала мне теплые носки из овечьей шерсти. Вряд ли я буду их носить, потому что редко мерзну, а рядом с Антоном мне вообще всегда-всегда жарко, но дело ведь вовсе не в этом… А в поддержке. В банальной человеческой поддержке.
В желании Елизаветы Алексеевны быть сопричастной к нашей с ее внуком радости.
У моей же мамы такого не наблюдается, а отец, узнав о беременности, крепко меня обнял, поздравил и ушел в гостиную смотреть очередную политическую передачу. Это… по-мужски. Я не обиделась.
– Вроде все, – с облегчением убираю ложку в пустую миску. – Так нормально? – киваю на досочку, заполненную ровными рядами пельменей.
– Вот этот не очень, и эти… гигантскими сделала. Ладно. Помогла…
Пыхчу, как паровоз.
– Почему так всегда, мам? – спрашиваю полушепотом. – Почему ты вообще не можешь сказать мне ничего хорошего?
– Ой, не придумывай.
Но мне уже не сдержаться. Подняв мокрое от слез лицо, продолжаю:
– Я стараюсь. Правда, стараюсь. Соответствовать тебе. Мне все уши прожужжали о педагогической династии, постоянно тебя в пример ставят. А ты меня даже ни разу на первое сентября не позвала…
– И к чему тебе мой литературный вечер? – хмурится она. – Ты сама выбрала ваши с отцом точные науки.
– Да просто!.. – по-детски всхлипываю. – Просто, мам, – смущаюсь, – чтобы к тебе быть поближе.
Она, кажется, тоже чувствует неловкость.
– Что ж тогда на филфак не пошла? – недовольно спрашивает.
– Да при чем здесь это? Неужели выбранная профессия так много значит, мам? А если бы я врачом стала?
– Было бы неплохо, Есения. Личный врач дома не помешал бы, – говорит она назидательно, а я грустно усмехаюсь.
Поднимаюсь и иду мыть руки. Затем снимаю передник и отряхиваю безнадежно устряпанное платье. С улицы доносится звук клаксона.
Я, не попрощавшись, натягиваю угги и шубу, хватаю сумку и несусь к фырчащей выхлопными газами «Субару». Сажусь на прогретое сиденье, целую небритую щеку и, складывая руки на груди, дую губы.
Огнев склоняется, чтобы посмотреть на дом со светящимися окнами.
– Твои не обидятся, что не зашел? Грязный весь. Аж стыдно.
– Не обидятся, – бросаю, глядя прямо перед собой.
Раздражение нет-нет да и проходится по нервам. О свадьбе Антон не заикается. Как бы я ни намекала. Не самой же мне предложение делать?.. Смешно, ей-богу.
– Я ждала тебя раньше, – недовольно кидаю, когда мы выезжаем на зимнюю трассу.
– Прости, задержался. Там твоя компенсация, Фюрер, – подмигивает он мне и кивает назад.
Обернувшись, забираю с сиденья сиреневую длинную коробку с пончиками. Открыв ее, облизываюсь на «Ананасовый рай».
Божечки. Тоже ведь своего рода колечко?..
Улыбаюсь.
Смягчившись, тянусь к руке с загрубевшей от работы кожей. Прохожусь по ней пальчиками и трусь носом о дутую куртку.
– Все нормально. Ты прощен, Огнев.
Глава 43. Есения
Декабрьские недели тянутся странно медленно.
Антон все время пропадает в гараже, а я – в школе.
Мы, как два уставших неразлучника, встречаемся по вечерам дома и не отлипаем друг от друга ни на минуту. Правда, Огнев стал каким-то излишне задумчивым, и это напрягает, а на мои вопросы только отшучивается.
– Ты чего такая бледная, Есь? – спрашивает Ленка, когда мы выходим на крыльцо после уроков. – Чувствуешь себя плохо?
– Воздуха в кабинете, наверное, мало, – вдыхаю морозную свежесть. – Боюсь детей застудить, поэтому проветриваю на переменке, но, видимо, недостаточно.
– Может, тебе в декрет пора?
– С ума сошла? – смеюсь и глажу животик. – Нам еще ходить и ходить. Я сейчас на прием как раз в женскую консультацию. За мной уже приехали.
Взгляд привлекает «Субару».
Улыбка сползает с лица, когда вижу Антона, склонившегося над открытым капотом припаркованного рядом красного «Форда». Вокруг порхает Милена Олеговна. Аки бабочка с золотыми крылышками в своей длинной шубе.
Скрипя снегом и чуточку зубами, иду к ним.
Настроение валится к чертям собачьим, поэтому, наградив Огнева равнодушным взглядом, устраиваюсь в теплом салоне на переднем сиденье.
Жалко сейчас не лето. Так бы в темных очках за ними подглядела.
– Спасибо, Антош. Ты просто супер, – доносится до моих ушей.
Монотонным голосом Огнев что-то отвечает. Я незаметно приподнимаю шапку, но все равно ничего не слышу. Злюсь неимоверно. Жаль, у меня от него пульта нет. Так бы громкости прибавила.
– Я позвоню! – смеется Милена.
Вот селедка!..
Как? Как всего два слова могут взорвать у меня в груди атомную бомбу?
Не знаю.
– Привет, – Антон садится, принося за собой зимний холод с улицы. Чмокает в щеку. Тянется к пачке с влажными салфетками. – Ты как?
Внимательно меня осматривает. А я его. Такой красивый… Заросший, правда, и без шапки. Губы с мороза краснючие, вкусные. Каждый вечер их перед сном нежно целую, а он вот с Миленой любезностями обменивается.
Я гордо задираю подбородок и картинно отворачиваюсь.
– Все ясненько, – отпускает он весело.
– Можно, пожалуйста, побыстрее. Я в консультацию опаздываю, – демонстративно смотрю на часы. – Потом созвонитесь с Миленой и пообщаетесь. Сколько угодно!..
– Глупости не говори. У нее движок троит.
– Ну с таким-то ремонтником-то, я за нее теперь не переживаю. Все наладится…
Вместо привычных подколов и шуток Антон матерится под нос и выезжает со стоянки.
Перетянула гайки, получается.
– Пристегнись, – бросает мне грубовато.
Я послушно берусь за ремень безопасности. Все дорогу дую губы и делаю то, в чем я безусловный мастер, – накручиваю себя, представляя, что они все это