- Зато с жопой имеются…
Вдруг Влад издает странный, сдавленный звук. Я смотрю на него. Его плечи трясутся, в беззвучном смехе, на лице выражение придурковато-блаженное.
- Кариш, ну ты чего! - хрипит Яшин. – Подумай, у кого могут быть лекарства для ЖКТ и кто у нас такой мужественный, что решил прикрыться тем, что сердечко шалит?
И Влад начинает хохотать…
Глава 45
Очередной, не помню какой по счету, ужасный день! А серьезно, какой? Пятый? Двадцатый? Сотый? Я устал считать. Кажется, с того момента, как я ушел от Карины, хороших дней не было вовсе. Они все слились в одну сплошную серую полосу провалов и унижений.
Сегодня пришел приказ о моем назначении. Новое назначение в новый регион. Формально это повышение. По факту — ссылка. Та самая, про которую я читал в учебниках истории. Чувствую себя декабристом, которого отправляют на верную смерть. Те хотя бы понимали, ради какой цели пожертвовали своей жизнью, не сломались, потому что горели благородной идеей. А вот я… я вообще ни хрена не понимаю! Но чувствую себя так, будто еду не в N-ск, а в Сибирь, на каторгу. На меня смотрят то с жалостью, то с издевкой. Подходят, хлопают по плечу, говорят какие-то слова поддержки, от которых тошнит еще сильнее. Они даже не пытаются притворяться, соблюдать приличия, потому что я сбитый летчик, которого давно списали со счетов.
И вот, как финальный аккорд этого дня, сообщение от Карины.
«Владлен, твоя Лена в больнице, отказывается от лечения, пока не поговорит со мной. Считаю, что это больше твоя проблема, чем моя, поэтому ставлю тебя в известность».
Холодный, сухой текст. Ни единого лишнего слова. Просто информация и адрес. Не Карины, разумеется, а больницы, куда мне нужно приехать.
Я тыкаюсь в телефоны. Лена не отвечает. Карина вне зоны доступа. Паника, тупая и слепая, сжимает горло. В отчаянии я звоню Тимофею. И, как ни странно, тот берет трубку. И только после этого разговора, под его спокойные, обстоятельные вопросы, до меня доходит: нужно найти телефон главврача. Не бежать сломя голову, а действовать по уму.
Через полчаса я уже обо всем договорился, все узнал и отдал нужные распоряжения, касательно Лены. Осталось только приехать в больницу, чтобы увидеть ее лично. Но я… не могу.
Нет. Вместо этого я еду в огромный гипермаркет. Как сумасшедший, но с абсолютно ясной и четкой целью: собрать Лене все необходимое, чтобы ей было комфортно там. Халат. Тапки. Тарелка с ложкой. Шампунь, зубная паста. Галетное печенье, вода без газа, пачка сканвордов. Я выбираю все это с маниакальной тщательностью, будто от этого выбора зависит ее жизнь.
Снова звоню врачу. Веду долгий, обстоятельный разговор о состоянии Лены. Потом говорю с участковым, который уже вызвал меня на беседу. Я создаю видимость бурной, продуктивной деятельности. Я — деловой человек, который решает проблемы.
А на самом деле я просто оттягиваю момент. Я боюсь. До дрожи в коленках. Боюсь приехать и увидеть, во что превратилась моя хрупкая, нежная Лена. Боюсь увидеть последствия своих слов. Своих поступков. Своей жизни, которая пошла под откос.
Эти бессмысленные приготовления становятся моим щитом. Моим алиби. Смотрите, какой я заботливый! Я не трус, я просто… занят важными делами.
Пакеты с покупками оттягивают руки. Я стою в холле больницы, и меня охватывает знакомое чувство потерянности. Запах антисептика и страха. И тут я вижу Тимофея. Он прислонился к стене, лицо бледное, напряженное.
- Я подумал, что нужно увидеть ее, - говорит он тихо, без предисловий. - Вдруг она все это из-за меня?
Его слова неприятно ранят. Он, мой сын, берет на себя вину за мой косяк. Нет. Так не пойдет.
- Не из-за тебя, - обрываю я его резче, чем хотел. – Ты тут вообще не при чем. Это я наговорил ей всякого… перед уходом.
Он неуверенно кивает, забирает у меня часть пакетов. Мы идем к лифту. Молчим. Я даже не представляю, о чем нам сейчас говорить? Но хотя бы то, что Тимофей со мной рядом, придает мне сил.
Наконец лифт останавливается на нужном этаже. Двери открываются. И первое, кого я вижу в коридоре - Карина. Стоит, опираясь на стену, смотрит в окно. Наверное, ждет лифт.
Она оборачивается, услышав шум за спиной. Ее взгляд скользит по мне. Безразличный, пустой. Как будто я — часть больничной мебели. Она делает движение, чтобы зайти в кабину и уехать вниз.
Во мне все сжимается от животного страха. Без нее я здесь пропаду. Сломаюсь.
- Постой, пожалуйста, - мой голос звучит жалко, умоляюще. - Как она?
Карина поворачивается. Ее лицо искажает гримаса, в которой нет ни капли тепла.
- Знаешь, как ни странно, она отлично. Лучше нас всех. Удивительно непробиваемая особа!
- Карин, не говори так… - бормочу я, чувствуя, как краснею.
- Ой, заткнись, а? – резко перебивает меня жена. - Можно я сама решу, как мне говорить? И никто не будет осуждать меня за мои слова. Тебя ведь не осуждают за трусость и то, как долго ты сюда ехал.
- Я был в пробке… - слабо блею я, понимая, насколько это звучит глупо и жалко.
Они смотрят на меня. Оба. Карина и Тимофей. Одна - с холодным презрением, другой с брезгливым ужасом. Они видят меня насквозь. Видят этого перепуганного, мечущегося человека, который прячется за пакетами с печеньем и враньем о пробках.
От их взглядов хочется провалиться сквозь землю.
- Карина, я просто не знаю, что мне с ней делать? - звучит моя собственная фраза жалобным шепотом.
- Как что? – Уверен, вот так она обычно смотрит на детей в школе. На тех самых, которые два и два сложить не могут. А теперь так она смотрит еще и на меня. - Любить, наверное? Сначала жопу отмыть, потом голову полечить, а затем любить. Всю оставшуюся жизнь, как ты ей и обещал. Владлен, вы же Биба и Боба, как два долбоеба, вам порознь вообще нельзя, пропадете.
Ее слова обжигают. Они какие-то несерьезно нелепые, и я не понимаю, как можно насмехаться, когда вокруг происходит такое… Я хватаюсь за последнее, что может хоть как-то меня «реабилитировать» в ее глазах.
- Карина, меня это… из Москвы отправляют.
- Поздравляю, мир увидишь, себя покажешь.
- Меня далеко отправляют. Это даже не область, понимаешь? -