Элирий близко знал ее очень много лет, но не мог до конца понять. Иногда казалось, прекрасная госпожа совершенно равнодушна к нему. Иногда казалось, она им до крайности одержима. Похоже, опасное чародейство, сотворенное когда-то Красным Фениксом, поработило не только его: противоестественная кровная связь, возникшая между ними в результате ритуала, сделала несвободными их обоих. Первоначально кристально чистое, наивное чувство Ишерхэ к Элирию извратилось, переродилось в нечто болезненное, уродливое и необузданное, заставляя бессмертную владычицу мучить его. В конце концов становящиеся все более изощренными издевательства сделались чуть ли не единственным ее развлечением, лекарством от ностальгии и беспросветной скуки. Чего только стоит последний приказ Триумфатора уничтожить Ром-Белиат, превратить прекрасный Запретный город в море огня… как бессмысленно жестоко…
Подчинится он жуткому приказу или нет, так или иначе Первый город Оси все равно будет уничтожен. Но — Красный Феникс позволил себе безрадостно усмехнуться — без него.
Теперь, когда он полностью освободил свою кровь от силы, очистил ее от малейших признаков цвета, временно его душу ничего не удерживало. Если Первородный решит уйти — кто в силах удержать его?
Итак, его светлость мессир Элирий Лестер Лар был наконец свободен.
Он навеки оставлял Ром-Белиат. Он навеки оставался в Ром-Белиате.
Но довольно размышлять о былом — нужно поторопиться. Еще немного, и сила крови начнет восстанавливаться вместе с непреодолимой зависимостью от Ишерхэ. Еще немного, и он снова захочет жить, захочет слишком сильно, чтобы решиться на крайний шаг.
Закат догорал. Движения Красного Феникса становились медленными — беспокойство таяло. Собравшись с духом, Элирий добровольно возлег на алтарь и в полном одиночестве свершил свое самое главное жертвование.
Верховный жрец опустевшего храма Закатного Солнца принес небожителям последнюю жертву, которую обязан был принести.
— Прими мою бессмертную душу, пресветлый владыка миров Илиирэ, — тихо сказал его светлость мессир Элирий Лестер Лар, не сомневаясь, что каждое слово его, как и всегда, будет услышано там, где следует, — и заточи ее в холодной морской воде. Заточи ее на самом дне пучины, куда опустился когда-то Лианор, край Вечной Весны, дабы никто не смог призвать меня в мир против моей воли, воспользовавшись силой моей лотосной крови. Пусть душа моя пребывает в заточении столько, сколько нужно, если потребуется — до скончания времен. Пусть она будет запечатана в глубинном дыхании океана, покуда опасность призыва не минует.
И после смерти он продолжит сопротивляться…
В этот самый миг, завершая торжественное молитвенное обращение, Элирий вдруг услышал за дверями чьи-то торопливые шаги — показавшиеся узнаваемыми, но давно позабытые, — и отстраненно улыбнулся: кем бы он ни был, этот отчаянно спешащий к нему человек, другом или заклятым врагом, он уже не успеет. Слишком поздно: священнодействие завершилось, и земной путь Красного Феникса Лианора подошел к концу. Душа его добровольно отделилась от тела: до боли знакомый адитум медленно закружился и поплыл куда-то прочь, размазываясь диковинными абстрактными узорами, теряя формы и преображаясь словно бы под воздействием священного жара первоогня. Редкие звуки ослабевали и наконец совсем пропали. Предметы вокруг становились прозрачнее и прозрачнее, будто растворялись в воздухе. Элирий полуприкрыл глаза, стараясь не обращать внимание на загадочные метаморфозы. Он знал: в действительности с окружением не происходило ровным счетом ничего необычного, все дело лишь в нем самом… это он… он сам растворялся и исчезал, уходил в тонкий непроявленный мир. И от него уже почти ничего не осталось здесь, в мире живом, уже приготовившемся вновь расцвести.
Он опрокинулся и упал в последнюю боль умирания. И словно бы увидел себя со стороны — распластанным, лежащим навзничь на алтаре… с раскинутыми в стороны бессильными руками… с ладонями, полными сладких ярко-красных вишен… а может, то были вовсе не спелые летние ягоды, а его собственная лотосная кровь? И весь алтарь полон ею… Какое странное пророческое видение… и какое странное чувство: он испытал страх и одновременно с тем — непреодолимое желание вновь возлечь на этот кровавый жертвенник, обменяв свою жизнь на нечто большее.
Осталось вытерпеть совсем немного. Скоро он будет совсем не здесь — и навсегда перестанет чувствовать боль.
Сознание постепенно меркло: мысли заливало безмолвием призрачного серебристого свечения. Мир выцвел и поблек, полностью лишился цвета. Живой и смертный мир со всеми своими радостями и горестями, победами и поражениями в мгновение ока схлопнулся, утратил всякое значение и наконец перестал существовать.
Утонув в головокружительном ощущении нездешней глубины, Красный Феникс оставил все, что когда-то любил. Ему принадлежали теперь только хрустальные цветы зимней вишни под инеем — нежнейший погребальный дар Первого ученика — и вечный покой.
Двери резко распахнулись, впуская внутрь полного надежд молодого человека, принесшего с собой дыхание близкой весны. Новая весна была уже на пороге — желанная щемящая весна, которой его светлости мессиру Элирию Лестеру Лару было не суждено насладиться. Между его последним выдохом и вдохом вдруг раздалась бесприютная, пронзительная птичья трель — и оборвалась. Так резко, так неправильно… Он будто бы разобрал в тоскливом голосе неведомой птицы почти человеческое слово, и слово это было: «забудь».
Волны алой крови расходились по океану, чтобы в конце концов исчезнуть, раствориться в чем-то большем. Сердце кита было вырвано — оставшаяся вместо него звенящая пустота мало-помалу начала зарастать водорослями и морской травой.
Вошедший опоздал совсем ненамного, но все же опоздал, и опоздал непоправимо: верховный жрец уже ушел, забрав с собой красное солнце, забрав с собой ответы на самые важные вопросы, которые так и остались незаданными, и его последним в жизни чувством было смутное ощущение незавершенности.
Словно в этот последний день он все еще ждал кого-то, по-прежнему преданно ждал — но так и не дождался.
Так, уступив набирающей силы ночи, погасло пламя Красного Феникса Лианора. Его светлость мессир Элирий Лестер Лар одиноко ушел в вечность, так и не узнав, что для кого-то навсегда остался солнцем, единственным ярким солнцем, способным разогнать мрак.
КОНЕЦ 2 ТОМА
28