Её голос никто не услышал, и тогда она ещё раз крикнула. И опять её голос потерялся в скалах. На третий раз она так жалобно и требовательно крикнула, что даже камни сжалились и повторили её зов громко и многократно:
— Эй джигиты-туркмены! Кому дорога честь, приходите сражаться!
И голос её был услышан во всех аулах. Говорят, тогда и родилось эхо. Подъехали джигиты. Фирюза повела их туда, где братья сражались против чужеземцев.
Но оказалось, что все семеро братьев погибли в неравном бою. Джигиты, видя это, двинулись в бой и оттеснили вражьи силы за гору. Но Фирюза так была потрясена гибелью братьев, что вытащив кинжал, убила себя.
После боя оплакивать героев собрались жители окрестных аулов. В это время к отцу и матери погибших подошел звездочёт и сказал:
— Я же говорил, что камень принесёт вам несчастье!
— Разве это несчастье — потеря детей, погибших за честь? — ответил старый Бахарлы.
Их похоронили там, где они погибли. На их могиле выросла могучая чинара с восемью стволами. Ущелье, в котором выросла чинара, было названо по имени девушки Фирюзой, а чинара стала зваться в народе «Семь братьев и одна сестра».
Это нам рассказали, когда мы сделали остановку у Чинары, проезжая как раз Фирюзинское ущелье с нависшими по бокам скалами. Тут, когда пришлось походить, я заметил, что Гапуров и впрямь прихрамывал. Так что, когда мы оказались в санатории, я попросил Медведева подойти к Брежневу, узнать, когда Гапуров будет готов к манипуляциям на больном колене. Медведев, чуть помедлив, всё же выполнил просьбу. Брежнев, в свою очередь, обратился с тем же вопросом к Гапурову, и тот сказал, что сейчас гостей ждёт обед, а после обеда, если Леонид Ильич не против, он готов доверить мне своё колено. Так и решили.
Обед же был превосходен! К этому времени погода улучшилась, даже начало припекать солнышко, поэтому обедали на веранде с великолепным видом на озеро и горы. Все по приглашению Брежнева и Гапурова уселись за одним большим столом — дастарханом. И это не выглядело как панибратство с их стороны, напротив, всё выглядело очень естественно.
Сразу обращал на себя внимание коньяк производства ашхабадского винзавода. Гапуров с ходу заверил, что хорошо выдержанный ашхабадский коньяк ни в чём не уступит неплохому армянскому, и мы в этом вскоре убедились.
Из первых блюд на выбор были шурпа и догрома чорба. Я после долго колебания выбрал всё-таки догрому, которую в той жизни так никогда и не пробовал, а теперь решил исправить этот недочёт. Привычный нам белый и чёрный хлеб заменили чуреки — лепёшки, ещё хранившие тепло тандыра.
На второе были говурма, шашлык и казанлама из мяса ягненка. Тоже на выбор, а можно было отведать и того, и другого. Отведали мы и гутап — лепёшки в виде полумесяца с начинкой как из говядины или баранины и лука.
Ну а главным украшением дастархана стало огромное блюдо с пловом — он же золы, который есть полагалось руками. Горячий жир стекал по пальцам, то и дело приходилось пользоваться тканевой, с красивой вышивкой салфеткой, но я лично остановиться не мог. Как, впрочем, и остальные участники трапезы. Брежнев то и дело нахваливал угощение, а остальные поддакивали, впрочем, совершенно искренне.
После очередной рюмочки коньяка я даже выдал анекдот про плов:
Муж говорит жене:
— Вот ты плов сегодня приготовила, вкус, ну точно такой, как у плова,
что моя мама готовила.
— Ну наконец-то! Хоть один раз что-то получилось у меня так же, как
у твоей драгоценной мамочки!
— Да, мама у меня чудесный кулинар. Отлично готовит. Вот только,
когда плов делает, всегда получается жуткое гэ…
Анекдот плосковатый, но собравшимся зашёл. Рассказал ещё парочку. А потом нас с Гапуровым препроводили в массажный кабинет при санатории, где я занялся наконец коленом Первого секретаря ЦК компартии Туркменской ССР. И всего у меня ушло на лечение чуть больше четверти часа. Это, правда, не считая обязательной диагностики, выявившей бурсит с тендовагинитом, но всё равно впечатляюще. Думал, что провожусь больше, однако мои «паутинки» работали словно бы в турборежиме.
— Ну-ка пройдитесь по комнате, Мухамедназар Гапурович, — предложил я Гапурову.
Тот походил и даже поприседал.
— Как колено?
— А ты знаешь, дорогой, в данный момент боли совсем не чувствую, — почти чисто выговаривая русские слова, сказал Гапуров.
— Давайте по возвращении в Ашхабад ещё поделитесь своими ощущениями, но уверен, что на ближайшие годы вы о своём колене забудете, — скромно улыбнулся я, чувствуя лишь небольшое недомогание от потери некоторого количества свой «ци».
Обратно мы ехали всё через то же узкое Фирюзинское ущелье — по одной полосе в каждом направлении. Уже близились к выходу из него, когда я, задремавший на заднем сиденье «Волги», вскинулся от крика нашего водителя, издавшего вопль:
— Tutuň!
После чего он резко вывернул руль, уводя машину… От чего? Да от обвала. На моих глазах дорогу спереди заваливало каменной осыпью, в которой исчез «Жигулёнок» ГАИ, и в которую сейчас влетала «Чайка» с Брежневым. И слышал, как сквозь барабанную дробь мелких камешков по крыше нашей «Волги» молотками лупят более крупные булыжники.
Наконец «Волга» остановилась, стало тихо. Понял, что все это время, как вышел из забытья и понял, что происходит, вообще не дышал. Теперь же с облегчением выдохнул и задышал размеренно.
— Брежнев!
Это выдохнул-выкрикнул Медведев. В следующее мгновение дверь машины распахнулась, едва не слетев с петель, и телохранитель генсека, оказавшись снаружи, рванул к «Чайке» со спринтерской скоростью. Охранник Гапурова ничего не сказал, но тоже выскочил и рванул к той же «Чайке», как ошпаренный. Чуть помедлив, и я последовал их примеру. Правда, хоть и бежал, но трусцой, не как на в финале стометровки олимпийского турнира. Меня даже наш водитель обогнал, который стартовал позже меня.
Парням из «Жигулёнка» повезло. Их хоть и накрыло, но не так сильно, крыша машины лишь слегка промялась. А вот «Чайка» въехала аккурат в здоровенный валун высотой метра полтора, отчего капот превратился в слегка сжатую гармошку, и из-под него валил чёрный дым. Тут же один из гаишников принялся ликвидировать возгорание с помощью порошкового огнетушителя.
Тем временем общими усилиями из покорёженной «Чайки» доставали пострадавших. Самое удивительное, что водитель практически не пострадал, только на лбу краснела ссадина. Гапуров, похоже, отделался сотрясением мозга, был бледно-зелёным и, едва выбрался наружу, как его начало рвать.
А вот Брежнев стонал и