В опаляющую жару я часто видел миражи, обещающие воду, прохладу и тень, но, стоило каравану пройти мимо, как мираж исчезал, превращаясь в очередную безжизненную каменную проплешину среди барханов.
Я совсем сбился со счёту дней – все они были однообразны и тошнотворно скрипели на зубах. Единственными ориентирами были оазисы. Бедуины часто останавливались в них, давая себе и верблюдам небольшой отдых. Так должно было произойти в тот день.
Я издалека заметил зелёные пальмы, царапавшие горячее небо. Переводчик в нашей колонне сообщил, что это последняя остановка перед Аль-Холеей – одним из крупных городов в самом центре Сахары. Но до него ещё три дня пути и потому нужен отдых и сон. Я сгорал от нетерпения помыться и уснуть в тени деревьев…
Караван издалека заметил человека, одиноко бредущего по дороге. Он был одет в белую тунику, а его лицо скрывала плотная пропитанная пылью и крупинками песка желтая маска. Неизвестный путник насторожил бедуина-проводника. Они перекинулись парой фраз, и наш караван резко ускорился, а затем и вовсе миновал оазис. На все мои расспросы караванщики ничего не отвечали, а переводчик только отмахивался – мол, старые арабские сказки. Они только и твердили – Альматабу. Для меня это имя ничего не значило, а вот арабов оно не на шутку пугало.
К концу третьего дня, как и обещал переводчик, мы прибыли к воротам Аль-Холеи. Издалека город был похож на мираж – высоченная каменная стена, яркие треугольные минареты, поддерживающие небо, и крепкие дома из известняка, плотно застроенные друг к другу. Наш караван встал у внешней стены, а команда разбрелась по всему городу. Я смог найти приличную баню и был этому несказанно рад. Горячий воздух и многодневное сидение на верблюде меня окончательно срубили. Я не могу и сейчас вспомнить, как добрался до комнаты и уснул в сладком забытьи…
Во сне меня оглушил неестественный грохот, как будто кто-то разбил стену моей комнаты пушечным ядром. Сон мгновенно пропал. За окном слышались крики людей, но я ничего не мог разобрать в арабских причитаниях. В потёмках, наощупь я спустился вниз со второго этажа и выскочил на улицу.
Повсюду царил хаос. Люди, сошедшие с ума, метались по улице, собирали пожитки, спасали домочадцев, лежали в пыли, причитая молитвы. А впереди, со стороны городских ворот, раздавались раскатистые удары не то грома, не то пушечных ядер, разносящих стену. Будто кто-то прикатил десяток пушек и теперь без устали палил по городу.
Я хотел бы взглянуть на эту абсурдную армию, штурмующую Аль-Холею, но над головой раздался грохот, и один из обломков лишил меня сознания.
Я не видел, ни белого света, ни поглощающего всё живое мрака. Мне снилась Бетти, рисующая меня у античной колонны, а я подмигивал ей, пытался рассмешить…
Очнувшись некоторое время спустя, я понял, что осада закончилась.
Я поднялся на ноги и, борясь с болью и тошнотой, побрёл по затуманенным от пыли улицам города. И пока я шёл, меня окружали только мертвецы. Лишь на площади я увидел двоих. Один был привязан к статуе, а второй – весь в белом – стоял напротив, в окружении камней. И в этот момент я заметил, что камни ползли вокруг человека в белой тунике. Большие и маленькие, круглые валуны и заостренные булыжники. На некоторых из них была видна влажная кровь, оставляющая на песке тёмные следы.
Я признал в этом человеке того одинокого странника, бредущего по пустыне. Пыль в воздухе, словно отталкивалась от его одежды, настолько его вид был невероятным. Сияющим. Он не был похож на убийцу. В его чёрных глазах, обращённых к связанному человеку, было столько плещущейся боли. Они говорили на арабском. Связанный говорил раболепно, точно оправдывался, а человек в белом бросал фразы отточено, словно оратор на трибуне.
А затем он забил привязанного камнями…
Кажется, я вскрикнул от увиденного, чем привлёк внимание человека в белом. Камни тут же окружили меня, словно волки.
Человек приблизился ко мне и посмотрел на меня странным чёрными глазами.
– Прошу, не убивай! – сказал я на ломанном арабском и поднял руки.
Я не помню, что произошло потом. Наверное, я от страха потерял сознание, но когда снова пришёл в себя, то нашёл на своём теле несколько длинных царапин, словно кто-то оцарапал меня когтями или лезвием ножа.
Я вернулся в Англию, извинился перед родителями и восстановился в Оксфорде. Дни потекли своим чередом, и я начал забывать произошедшее в Аль-Холее.
В одну из холодных осенних ночей мне приснился кошмар – человек в белой тунике преследовал меня по руинам, смутно напоминавшим тот город в пустыне. Когда же я оказался заперт в каменном саркофаге из стен, сверху на мою голову упал минарет мечети. Я проснулся в поту и всполошил родителей.
Но днём кошмары не отпускали. Я начал замечать, как камни на мостовой будто бы движутся, вибрируют, переговариваются между собой, замышляя что-то. Иногда, по вечерам, мне даже мерещился звук ползущих булыжников возле нашего дома.
С каждым новым днём я чувствовал, что схожу с ума. Я словно сам был носителем этой дьявольской силы и в своих снах разрушал город, отправляя каменные ядра в стены города.
Раны, полученные в Аль-Холее, снова воспалились и за кровоточили. Родители, видя мои мучения, приводили лучших докторов, платили огромные деньги за консультации, но ни один из них и близко не понимал, что со мной происходит.
В одну из ночей я долго ворочался и никак не мог уснуть. Казалось, что кто-то стоит в темноте и следит за моими мытарствами. Когда же всё-таки я провалился в мягкую дремоту, передо мной предстал человек в белой тунике. Он стоял на краю утёса и взирал на разрушенный город Аль-Холея. Разрушенный его жестоким повелением. Я подошёл к нему ближе.
Он обращался ко мне на смеси французского и арабского, но я почему-то хорошо понимал его.
– Меня зовут Саул Али Бессараби. Я родился в городе Аль-Холея в семье каменщика. У меня рано умерли старшие братья и родители постоянно опекали меня, поэтому я вырос замкнутым и тихим ребёнком, рано приобщился к отцовскому ремеслу. Мне было проще и понятнее общаться с камнем, чем с людьми.
Саул рассказал, что отец строил дома для многих зажиточных арабов и был в почёте далеко за пределами