Так нет ведь, не свершилось, убил я себя сам, от этого и непередаваемые мучения мои, от этого ни покоя мне, ни прощения, от этого мысли мои, как гнилушки, попыхивают, а в тухлых искорках и сознание шатается.
— Кто ты?
— Я — самоубийца, сошедший с ума.
— Но ведь сумасшествие, как и гениальность, даруется не каждому, а только избранному, и не мы ли создаем великолепные несуществующие миры, не нашим ли бредом питаются официально прославленные таланты, не наша ли музыка шумела в голове тех, кто позднее был увенчен таким простым словом «йинег». А фантазия? Слышали ли вы что-нибудь о здоровой фантазии? Только в сочетании с вкусной и здоровой пищей. Зато больная фантазия вами любима и понятна. Так вот, мои пропорциональные и непропорциональные люди, выведите-ка мне корень из сумасшествия как обратной стороны гениальности!
КАСТАНЕДА И МАТЬ
Итенец отелился сказала мать
Кастанеда сидевший на кухне нарочно решил жечь
Птенец отелился сказала мать
Кастанеда старательно сосал птицу
Завяжи пупок сказала мать
И карабкаясь по дереву дышала влажно
Женоподобные дыни глупо справляли крест
Тесьненые хмыри и шествие отворяли речь
Хочешь луженого или влекоба к течному
Спросил Кастанеда и вдавленными глазами мешал жить
Тирьмахин то без кожи и жив винта бы ему
Высунь всшествие в окно
Сказала мать и метнулась к кораблю
Не блюй здесь это моя кровать а не корабль
Сказал Кастанеда
И надел дождь
Открыл пирамиду и радуется
А если вас вот так плечами и Чукоткой а?
Горделивые гордении рыдали у нее на
Изумленные изумруды таращились с
Понюхай газ понюхай
Кости жмут
Ты болен со страшной скоростью
Хрестоматийное въехало ему в йогу
Герой без горой
Руки ампутируют и строят из них шалаш
Да ведь и лес гниет
Надеяться надо
Акрилик опять зарезал
В ленючей батарее нашли шмыг
Удод денег не даст
Проси не проси а как в скользкое
Зато и лижет
Строительные тянутся и все внутри
Ну и мышца
Танцует гарцует ест
Трилогично оттопырил
И взял в перчатках
Завистливые серьги на морские уши
А сказать нельзя
Заездила она тебя на память
А ты и хвост в салат дал
Гвоздей и лебедей
Вот чего не хватает
Трясется трясется а дурак
Птенец отелился сказала мать
Кастанеда сидевший на кухне и хуем не повел.
Жил был поэт
Голый был не одет
Писал стихи иль плакал над почвенностью плакал
Клал моль в соль
Ел бифштекс
Говорил что король у друга хуй отъест
По ночам ворчал
А во сне рычал
Снилась ему проказа
В гнойном с цветами тазу
Невеста моя зараза
Замуж ее беру
Я бравый мужик-солдат
Выть перед татью не буду
Накопаю горку песку
И въеду в жопу к верблюду
Там у него хорошо
Не трясет меж костлявых горбов
Грибы-то говорю ешь!
Я разных купил гробов
Но невеста моя в шалаш
Вошь в голове поймала
Это отличный знак
Романтичной любви начало
Челядь чайник несет
Выпей отец с перепоя
Все ж королева не черт хотя и рога у ней вдвое
Да говорю дожили
Дописались до самой точки
Смеху давай молись
В веснушках зажарить почки
Костька хамить перестань
Встань говорю и умойся
Эдакая срань
Про ноги мои не пиши
Пиши про белые руки
Очень они хороши
Тоньше любой науки
Я же в шелках бороды
Буду твоей ходить
Холить ее и душить
Ладаном и Шанелью
Духи чтоб эти не пить
Тяжелое после похмелье
Наутро Россия — лубок
Скажет тебе Эх милый
Во мне ты лишь видел лобок
Нежно-убийственной силы
Встань Хам на холм и стой
Смотри если сможешь увидеть
Шпионы одни кругом
Дочку хотят обидеть
Белых ли красных
Умных ли глупых
Всех бы вас вниз головой
Воздух от талого снега не помнишь?
То называлось весной.
— Чего вы боитесь больше всего на свете?
— Парикмахеров.
Мои волосы остригли так коротко, что я подумала сбрить их совсем и написать на голой голове жирным фломастером: «волосы». Я жду каких-то людей, которые должны заехать за мной на машине, потом посадить в свой частный маленький самолет и улететь в Саус Хамптон к моим друзьям.
Всем правит широко загримированная женщина, при ней находится ее подруга, дочка — девочка лет тринадцати — и небольшой, но крепкий младенец. Разговор явно не клеится, они мне назвали свои имена, которые я тут же и забыла, впрочем, и мое вылетело у них в окно с пустой пачкой от сигарет. Наконец «подруга» с радостно булькающим младенцем не выдерживает и спрашивает меня, кто я и чем занимаюсь. В который раз я повторяю, что я — русская модель. Она смотрит на меня с небольшим презрением и начинает рассказывать про другую русскую модель, потрясающую девочку, с которой они познакомились несколько месяцев назад на одном очень интересном шоу и которая пригласила их потом к себе на грандиозное парти.
— Этого не может быть, — отвечаю я ей, — так как я — первая