* * *
Калигула вызывал одобрение как кандидат в императоры и в Риме, и в провинциях. Он был не только сыном Германика, но и, по матери, внуком Марка Агриппы, а также правнуком Августа и Марка Антония. Даже не имея значительного военного опыта, он был популярен в римских войсках: многие помнили карапуза в военной форме, который с двух лет служил талисманом в военных походах своего отца на германцев.
В Риме Калигулу тоже обожали: отчасти из любви к Германику, а также из сочувствия к его семье, подвергшейся ужасным преследованиям: Тиберий убил мать Калигулы, отца, двух братьев и тетку, Ливиллу. Когда он ехал с острова Капреи на север, в Рим, сопровождая тело покойного императора, вокруг собралась «очень густая ликующая толпа», воодушевленно кричавшая в его адрес слова «светик» (sidus) и «голубчик» (pullus) [128]. В марте 37 года его быстро провозгласили принцепсом (этим титулом, вслед за Августом, пользовался и Тиберий). Его приход к власти вызвал такую радость, что за несколько недель в благодарность богам за столь прекрасного вождя было принесено в жертву 160 000 животных.
Калигула в парадном военном наряде: нагрудник с сердитым лицом Медузы и corona civica – венок из дубовых листьев, перевязанных спадающей на плечи лентой
Сергей Сосновский / Flickr
Калигула быстро снискал любовь народа и доверие сената. К сенаторам он проявлял большое почтение, умолял их разделить с ним власть. Он позволял им сидеть на подушках, а не на голых скамьях, как раньше, а в жаркую погоду носить широкополые соломенные шляпы. Он снизил налог на распродажи, разрешил распространение запрещенных Тиберием книг, вернул тех, кого Тиберий изгнал, и сослал сексуальных акробатов, удовлетворявших порочные желания старого императора. (Его еле отговорили бросить их в море.) В отличие от Тиберия, никогда не устраивавшего зрелищ, Калигула ставил пьесы и гладиаторские бои, а в перерывах устраивал гонки на колесницах – также в перерывах происходили новые действа вроде травли пантер. Он на день продлил сатурналии – популярный праздник, когда обменивались подарками и целыми днями ели и пили. Сентябрь он переименовал в германик в честь своего любимого отца. Он завершил крупные общественные стройки: перестроил порт в Регии, отремонтировал театр Помпея (сильно пострадавший в недавнем пожаре) и привез из Египта 25-метровый обелиск (тот самый, что сейчас показывает на небеса на площади Святого Петра). Также началось строительство нового акведука и еще одного амфитеатра.
Однако некоторые выходки Калигулы вызывали беспокойство. Он переодевался в женщину, наряжался в гладиаторские доспехи с оружием, носил с собой перун или трезубец вместо трости, уверял, что ведет беседы с луной, – такие капризы могли казаться безобидными или забавными странностями. Так же как, наверное, и его привычка срочно созывать посреди ночи заседание сената только для того, чтобы продемонстрировать великим мужам, собравшимся обсуждать серьезные дела, как он исполняет очередные танцевальные па. Но иногда он вел себя более опасно: он отстранил от должности двух консулов, забывших поздравить его с днем рождения, заставил свою бабку (дочь Марка Антония и Октавии), «которая его в чем-то упрекнула», наложить на себя руки [129].
Таковы были первые признаки того, что новый принцепс – если верить мрачным свидетельствам источников – был серьезно и безнадежно неуравновешенным. О жизни и правлении Калигулы мы по большей части знаем из работ шести античных писателей: Сенека Младший и Филон Александрийский знали его лично, Тацит и Иосиф Флавий были знакомы с людьми, знавшими его, а Светоний и Дион Кассий создали свои труды примерно через 80 и 190 лет после его правления соответственно. Почти все данные о Калигуле, собранные лучшим историком эпохи Юлиев-Клавдиев Тацитом, утрачены, и неясно, вполне ли надежны источники, доступные Светонию и Диону Кассию. В начале «Анналов», появившихся в 116 году, Тацит отмечает (довольно точно), что история императоров вроде Тиберия и Калигулы, написанная при их жизни, «из страха пред ними была излагаема лживо, а когда их не стало – под воздействием оставленной ими по себе еще свежей ненависти» [130]. Иными словами, у нас нет непредвзятого рассказа об их жизни и правлении. Следовательно, мы должны с осторожностью принимать на веру многие свидетельства – в особенности самые шокирующие и раздутые истории. Как мы увидим далее, из-за подобных проблем нам сложно составить представление и о многих более поздних императорах.
Калигула, разумеется, давал множество поводов для ненависти. Непонятно, что именно могло привести к таким чудовищным действиям с его стороны. Те, кто расследовал его историю с медицинской точки зрения, ставили ему все возможные диагнозы от алкоголизма и расстройства щитовидной железы до энцефалита, височной эпилепсии, отравления свинцом, шизофрении и нейросифилиса [131]. Светоний сообщает, что он сошел с ума из-за любовного зелья, которое давала ему жена (хотя, если верить источникам, его либидо вряд ли нужно было поддерживать). И все же трудно себе представить, как что-то из этих факторов могло способствовать его необузданному садизму и жажде насилия – тому, что Дион Кассий назвал «ненасытным желанием смотреть на кровь» [132]. Очевидно, что он вполне всерьез верил в то, что однажды сказал своей бабке: «Не забывай, что я могу сделать что угодно и с кем угодно!» Так он и делал: никто, по-видимому, не был застрахован от его психопатических прихотей. «Такая хорошая шея, а прикажи я – и она слетит с плеч», – нежно шептал он своим женам и любовницам [133]. Когда два консула, его сотрапезники на пышном пиру, спросили его, почему он хихикает, он объяснил причину своего веселья: по одному его мановению им могут перерезать горло.
Не пострадали хотя бы жены и эти консулы. Сотни и даже тысячи других людей не выжили. Дион Кассий приводит ужасающую историю: однажды не хватило осужденных преступников, чтобы скормить львам, и Калигула велел бросить им нескольких случайных зрителей – «из толпы, стоявшей возле скамей». Кассий утверждает: «чтобы они не могли кричать или жаловаться, он велел прежде отрезать им языки» [134]. Другие его кровавые деяния имели целью избавиться от соперников: например, его 18-летнего