– Вставай, – Викки поспешила к ней на помощь.
А тем временем в зале раздались крики – грабители перешли к действиям: они отвешивали пинки и тычки тем, кто пытался утаить деньги. Особенно громко верещали две старушки, которые жаловались друг другу на давление.
– Ну я вам сейчас… – лицо у бабушки Розы покраснело.
Она с кряхтеньем поднялась на ноги, отряхивая юбку, и решительно шагнула навстречу одному из грабителей.
– Стой! У них пистолеты!
Викки вцепилась бабушке в локоть, но та вывернулась и крикнула:
– Поди-ка сюда, мерзавец! – а потом позвала и второго грабителя, который вытряхивал деньги из сухонького старичка в канотье [18]: – И ты, болван, быстро ко мне!
Грабители такого обращения не ожидали. Они дружно ринулись к бабушке, явно не собираясь любезничать. Викки застыла от страха. Люди у неё за спиной притихли. Что сейчас будет? Отважная старуха получит пулю или дело обойдётся парой затрещин? А произошло вот что: бабушка Роза ухватила бандитов за воротники, ударила лбами друг об друга, и они обмякли, словно тряпичные куклы.
– Куда их девать? – спросила бабушка, обращаясь к потрясённым банковским охранникам, которые даже не потрудились оказать сопротивление.
Ответа не последовало. Она положила грабителей на пол и брезгливо отряхнула ладони, словно держала мусор.
– Надеюсь, я не перестаралась… – задумчиво проговорила бабушка Роза. – Да свяжите же их, пока не очнулись. И хватит на меня таращиться!
Люди зашевелились. Теперь, когда опасность миновала, можно было дать волю чувствам. Кто-то всхлипнул. Старичок в канотье осел на пол, и старушки-подружки, забыв про своё давление, принялись обмахивать его белыми носовыми платками. Маленькая девочка, стоявшая рядом с Викки, горько заплакала. Она рыдала, икая и захлёбываясь слезами, и никто не мог её успокоить.
Викки терпеть не могла детских слёз. Когда у близнецов резались зубки, она целыми днями отвлекала их игрушками и потешками [19]. Вот и теперь плач резал её нутро, словно нож – консервную банку.
Она присела рядом с малышкой и состроила ей смешную рожицу. Потом заставила пальцы рук ссориться и толкаться. Малышка притихла, но продолжала всхлипывать. Тогда Викки изобразила обезьянку, которая прячет банан от сородичей, не желая делиться, – этот трюк всегда смешил близнецов до колик. А ещё голубя, который нашёл вкусного червячка. И червячка, который не желает быть съеденным.
Малышка вытерла слёзы. На её заплаканном личике появилась улыбка. А Викки уже увлеклась и не заметила, как вокруг начали собираться люди. Они смотрели на неё, забывая пережитый страх, понемногу приходя в себя. Некоторые начали тихо смеяться. Даже старичок в канотье поднялся на ноги и теперь улыбался, сверкая белыми зубами («Наверняка вставные!» – отметила про себя бабушка Роза).
Викки очнулась, лишь когда зрители дружно расхохотались от очередной её пантомимы.
Она встала. Вокруг сверкали улыбки, словно не было в банке двоих грабителей, перепугавших всех до полусмерти. Люди смотрели на Викки и кивали ей – благодарили за смех, который она им подарила.
– Это моя внучка, моя девочка! – бабушка Роза горделиво приобняла Викки.
– Пошли отсюда. Нас наверняка заждались, – прошептала Викки.
Пылая от смущения, она толчком распахнула дверь банка и выбежала на улицу. Бабушка едва поспевала за внучкой. Ей удалось догнать Викки только через два квартала.
– Давай не будем рассказывать о том, что здесь произошло, – предложила Викки.
– Незачем их волновать, – согласилась бабушка.
* * *
Вечером в лагере Виражей царила суматоха. Прапрадед требовал начинать репетицию сию секунду. Мама пыталась убедить его подождать, пока все поужинают. Бабушка гремела кастрюлями в домике – готовила спагетти с томатами. Папа играл с близнецами и Усиком в города́. Ломик упрямо молчал, отсев от Малинки подальше. Карлик выигрывал, к большому неудовольствию папы.
Викки не стала участвовать в этой кутерьме. Ей хотелось тишины. Она завернулась в бабушкину шаль и пошла к морю, чтобы посидеть в одиночестве и подумать о событиях, которые произошли в банке.
Викки заглянула в себя, пытаясь понять, что она чувствует. Стыд? Нет, ей не было стыдно оттого, что все хохотали над её гримасами и пантомимами. Наоборот! Воспоминания о чужих улыбках и смехе наполняли Викки теплом от макушки до пят. Выходит, быть клоуном не так уж и плохо?..
Она не успела ответить на этот вопрос. Шурша галькой, подошёл карлик и сел рядом.
– Я знаю, тебе не хочется быть клоуном, – сказал Усик, запуская по волнам блинчик. – Но это здорово! На самом деле клоун – важный артист. Он не только смешит публику. Хороший клоун заставляет работать душу.
Викки молчала. Карлик редко разговаривал с ней. За целый день они могли перекинуться лишь парой фраз: «Передай кетчуп» или «Доброе утро». А тут вдруг целый монолог. С чего бы?
Усик продолжал:
– Знаешь, в школе меня как только не обзывали: коротышка, недомерок, половинка от человека… И это ещё цветочки. Они выкрикивали такие словечки, от которых у тебя бы уши завяли. Выкрикивали и хохотали. А я злился так, что бросался с кулаками на обидчиков, которые были вдвое выше. Но потом… Потом начал смеяться вместе с ними. Смех стал моим щитом, за которым легко укрыться. И знаешь, мне понравилось! Понравилось веселить людей! Так я и стал клоуном. В конце концов, смех продлевает жизнь. Значит, я дарю людям лишние минуты. Кто знает, быть может, они потратят их на что-нибудь хорошее…
Усик посмотрел на Викки, которая по-прежнему молчала, глядя, как солнце опускается в море.
– Ладно, – маленький человек смущённо покраснел, – похоже, зря я затеял этот разговор.
Он встал, чтобы уйти. Но Викки обернулась к нему и спросила:
– Научишь меня парочке трюков?
Глава 26
Полный провал
Гектор Фортунатос разбудил потомков ни свет ни заря. Солнце едва-едва выглянуло из-за горизонта, окрасив море в нежно-розовый цвет, а прапра уже метался от «Форда» к домику на колёсах и восклицал, размахивая руками:
– Шесть дней! У нас шесть дней до представления, а вы у меня как слепые котята! In gamba, ragazzi! [20] О чём только я думал вчера, когда позволил вам лечь спать?!
– Мы и так