Он швырнул смятый свиток Дзюнъэю в лицо.
— Игра окончена. Ты не хочешь работать — мы найдём другой способ. И начнём с самого простого. С твоего друга-самурая. Жди.
С этими словами он резко развернулся и вышел из бани, оставив Дзюнъэя стоять в облаках пара с комком мятой бумаги в руках.
План не сработал. Он выиграл ещё немного времени, ценой того, что окончательно разозлил Дзина и направил угрозу прямо на Кэнту. Но теперь клан будет действовать быстро и жёстко. У него не было больше и дня. Может быть, несколько часов.
Он медленно вышел на улицу. Воздух показался ему удивительно свежим после бани. Он шёл по улице, не видя ничего вокруг, и его пальцы разжимались и сжимались сами по себе.
Он понимал, что его отчаянный ход провалился. Он отвлёк удар на себя, но это лишь ускорило развязку. Теперь ему оставалось только одно — быть начеку. Не спать. Не есть. Не отходить от Кэнты ни на шаг. И быть готовым в любой момент снова стать Дзюнъэем. Не для того, чтобы убивать. А для того, чтобы защищать.
Он посмотрел на вечернее небо. Где-то там дышал ядом Кайто Хирото. Где-то там Дзин уже отдавал приказ своим людям. А он стоял здесь, с комичным, бесполезным свитком в руке, и единственное, что у него было — это готовность принять бой.
Он сгрёб смятые листы в охапку и побрёл обратно к замку. Ему нужно было найти Кэнту. Сейчас же. И как-то, жестами и ужимками, объяснить ему, что за ним вот-вот начнёт охота. И надеяться, что на этот раз тот поймёт всё правильно.
* * *
На следующее утро Дзюнъэй вышел из своей каморки с уже привычным ощущением, что идёт по краю обрыва. Каждый звук заставлял его вздрагивать, каждый взгляд казался прицельным. Он провёл бессонную ночь, прислушиваясь к малейшему шороху за дверью, ожидая, что в любой момент её выбьют и внутрь ворвутся люди Дзина.
Но ничего не произошло. Ни ночью, ни утром. Тишина была зловещей. Он знал, что это затишье — лишь отсрочка. Клан не забыл. Они готовили ответ.
Ответ пришёл в полдень. Дзюнъэй возвращался из канцелярии, неся стопку исписанных черновиков на растопку для очага. Подойдя к своей двери, он замер.
У порога лежал небольшой, тёмный предмет. Сначала он подумал, что это комок грязи или обронённая кем-то вещь. Но когда присмотрелся, его кровь застыла в жилах.
Это была мёртвая сорока. Птица была неестественно скрючена, одно крыло было сломано и безвольно торчало в сторону. А в её раскрытом клюве была зажата небольшая, желтоватая кость, обглоданная дочиста.
Старый, варварский знак клана Кагэкава. Символика была проста и ужасна: «Сорока-болтун замолчит навсегда. Это твой последний шанс. Обглодай кость до конца или сам станешь ей».
Дзюнъэй огляделся по сторонам. Коридор был пуст. Ни души. Послание было оставлено так, что он не мог не найти его. Это был хорошо расчитанный психологический удар.
Он, стараясь не дышать, поднял птицу за ногу. Она была холодной и лёгкой. От неё исходил слабый запах тления. Он занёс руку, чтобы швырнуть её в дальний угол, но вовремя остановился. Нет. Нужно было проверить.
Он зашёл в каморку, запер дверь и положил птицу на пол. Дрожащими пальцами он разжал её клюв и вытащил кость. Она была полой. Внутри был туго свёрнутый клочок бумаги.
Развернув его, он прочитал короткое, безжалостное послание, выведенное знакомым почерком Дзина:
«Ультиматум. 10 дней. Мабучи должен быть арестован по обвинению в измене. Или мы обнародуем досье на «Дзюна» и убьём самурая Кэнту, свалив вину на тебя. Твой выбор.»
Физическая тошнота подкатила к его горлу. Он отшатнулся от смрадного «подарка», прислонился к стене и закрыл лицо руками. Такого он боялся больше всего. Прямой угрозы жизни Кэнты. Они не стали тянуть с «воспитанием». Они перешли к прямому шантажу.
Десять дней. Его жизнь против жизни друга.
В этот момент в дверь постучали. Дзюнъэй вздрогнул, как от удара током. Он судорожно затолкал птицу и кость под татами и скомкал записку в кулаке.
— Дзюн! Ты там? — это был голос Кэнты. — Открывай! Срочное дело!
Дзюнъэй, стараясь совладать с дрожью в руках, открыл дверь. Кэнта стоял на пороге с сияющим лицом, держа в руках два деревянных тренировочных меча.
— Ну что, старина? Разминай кости! Отец разрешил мне устроить турнир среди младших самураев! И я назначил тебя главным судьёй на подсчёте очков! — он сунул ему в руки один из мечей. — Держи, это твой жезл судьи! Ну же, веселей! Ты же любишь считать, всё у тебя в порядке с цифрами!
Дзюнъэй стоял, сжимая в одной руке смятый ультиматум, а в другой — бокен, и смотрел на радостное, ничего не подозревающее лицо друга. Того самого друга, которого он должен был либо предать, либо обречь на смерть.
— Что с тобой? — Кэнта нахмурился, заметив его бледность. — Опять не выспался? Или… — он понюхал воздух. — От тебя чем-то странным пахнет. То ли несвежим мясом, то ли… птицей. Ты что, голубей в комнате ловишь и ешь? А? — он раскатисто засмеялся, довольный своей шуткой.
Дзюнъэй заставил себя изобразить что-то похожее на улыбку и кивнул, делая вид, что согласен с версией про голубей. Он жестом показал, что сейчас присоединится, и закрыл дверь, оставив Кэнту одного в коридоре.
Он прислонился к двери, слушая, как удаляются шаги весёлого друга. Затем он медленно сполз на пол и сидел так несколько минут, глядя в пустоту.
Они прислали ему смерть в клюве у сороки. Они поставили ему ультиматум. Они думали, что сломят его.
Он разжал кулак и посмотрел на смятый ультиматум. Затем его взгляд упал на деревянный меч, что принёс Кэнта. Грубый, неотёсанный, дурацкий.
И вдруг его охватила не ярость, не страх, а странное, леденящее спокойствие. Они объявили ему войну. Хорошо. Он её примет.
Он поднялся, подошёл к очагу и швырнул в него ультиматум. Бумага вспыхнула ярким пламенем и сгорела.
Затем он взял мёртвую сороку, завернул её в тряпку и спрятал. Её нужно было незаметно уничтожить.
Десять дней. У него было десять дней, чтобы найти способ отбиться от клана, спасти Кэнту и остаться в живых. Или умереть, пытаясь.
Он вышел из каморки, сжимая в руке деревянный меч. Он должен был идти судить дурацкий турнир. Он должен был улыбаться и кивать. А в голове у него уже строились планы самой опасной операции в его