Теперь нужно было доставить послание.
Он не пошёл к почтовому ящику. Он вышел в город, в самый его оживлённый район, к рынку, где толпились торговцы, нищие, ремесленники и, конечно, шпионы. Его глаза, привыкшие замечать малейшие несоответствия, быстро выхватили из толпы нужного человека — того самого «торговца рыбой», что хотел зарезать Кэнту и, наверняка, он же подбросил сюрикен из редьки. Тот стоял у лотка с дешёвой керамикой, делая вид, что приценивается к чашке, но его поза, его взгляд, скользящий по толпе, выдавали в нём наблюдателя.
Дзюнъэй не стал скрываться. Он прямо подошёл к нему, двигаясь с такой небрежной уверенностью, что наблюдатель даже не сразу понял, что его раскрыли. В последний момент он вздрогнул и потянулся к скрытому под плащем оружию, но было поздно.
Дзюнъэй оказался вплотную к нему, как старый приятель. Одной рукой он как бы в шутку обнял его за плечи, парализуя движение, а другой — сунул свёрток ему за пояс.
— Для Оябуна, — прошептал он прямо в ухо мужчине, и его голос, тихий и хриплый от долгого молчания, прозвучал как скрежет камня по камню. — От его старого инструмента. Передай, что он больше не точит лезвия. Он строит мосты. И советую не мешать.
Он отступил так же быстро, как и появился, растворившись в толпе, прежде чем ошеломлённый наблюдатель успел что-либо сообразить. Тот стоял, белесым лицом выдав свой ужас, и беспомощно ощупывал пояс, за которым теперь лежал смертный приговор или пропуск в новую жизнь — в зависимости от точки зрения.
Дзюнъэй же шёл прочь от рынка, и с каждым шагом тяжесть, давившая на него все эти месяцы, казалось, поднималась, уступая место лёгкой, почти головокружительной пустоте. Он был никем. Он был свободен.
Он вернулся в замок уже в сумерках. Со стороны тренировочного плаца доносились привычные звуки — крики инструкторов, стук деревянных мечей, ритмичный топот ног. Жизнь шла своим чередом.
Он остановился в арке ворот, глядя на освещённые окна покоев Мабучи, на огонёк в комнате Хикари, на знакомые силуэты в канцелярии. Он слышал смех Кэнты, доносившийся из столовой.
Он сделал шаг из глубокой тени арки в последние лучи заходящего солнца. Его тень, длинная и чёрная, упала на вымощенный булыжниками двор, потянулась вперёд и слилась с другими тенями наступающего вечера.
Он больше не прятался от неё. Он нёс её с собой. Как часть себя. Как напоминание. Как оружие.
Он думал: «У тени нет имени. Но у меня оно есть. И я буду защищать его. Всеми способами, которые знаю. Даже если для этого мне придётся стать самой длинной тенью в этом мире».
Тишина в мыслях после этих слов была оглушительной. И обещала гром.
Примечания
1
Бусидо готовит воина к любой из возможных опасностей. Ниндзюцу — к любой опасности, включая невозможные.