– Ты здесь легенда, майор Баррингтон, – с улыбкой ответил Рихтер, раздвигая бумаги на столе совещаний.
– Я?!
Александр уставился на Элкинса и Мерсера, и теперь они оба отвели глаза.
Им принесли закуски, выпивку, сигареты. Элкинс сказал:
– Вы не возражаете, если сержант поест с нами, сэр?
– Конечно нет!
В Польше и Белоруссии его сержанты всегда ели вместе с ним и его лейтенантом Успенским.
Просияв улыбкой от уха до уха, Элкинс сказал:
– Мерсер служил под командованием Энта еще в десанте. Это Энтони рекомендовал его в особые части. И все эти годы мы – все мы – слышали много чего интересного о вас, майор.
Коротко кивнув, Александр чокнулся стаканом со взволнованным сержантом.
Элкинс усмехнулся.
– Вы уж нас простите, если мы кажемся… слегка… ну, удивленными, наконец встретившись с вами. – Они с сержантом уставились на Александра.
Напряженно куря и глядя на Элкинса, Александр сказал:
– Хотите удивиться по-настоящему? Ладно, как насчет этого? – Он глотнул пива. – В последнем письме домой Энт сообщил, что женился на вьетнамской девушке. Как насчет чертова удивления? Вы что-то об этом знаете, лейтенант?
Все трое изумленно выругались.
– Гм… – промычал Александр почти спокойно. – Похоже, нет.
Рихтер, всегда приходивший в себя первым, спросил, есть ли тому подтверждение.
– Ну же, – сказал он. – Давай все рассмотрим. Только не говори, что у тебя нет с собой последнего письма твоего сына. Давай его изучим. Может, в нем есть что-то такое, чего ты не заметил или забыл мне сказать. Может, я сумею извлечь из него какую-то информацию.
– Сколько бы раз ты меня ни спрашивал, – сказал Александр, поворачиваясь от Рихтера к Элкинсу, – письма у меня нет. Оно у матери Энта. А ее, насколько я знаю, здесь нет. Но я знаю, что он написал, и повторяю: он женился. Или ты думаешь, что я не умею читать по-английски? Он сообщил, что женился на девушке, с которой познакомился в прошлом году в Хюэ, и что зовут ее Мун Лай.
Именно в этот момент Дан Элкинс свалился со стула. А потом взбесился. Ему пришлось выйти наружу на несколько минут, чтобы успокоиться.
Александр переглянулся с Рихтером. Мерсер молчал, сидя как неживой. Он напомнил Александру кого-то; но это было нечто мимолетное, ускользающее. Что-то имевшее отношение к маленьким детям.
Элкинс вернулся, но успокоиться он явно не успел:
– Это невозможно, черт побери! Это черт знает что, просто невообразимо! Я потрясен, поверить не могу. Я должен сам это увидеть в письме. – Он непрерывно качал головой. – Я в это просто не верю.
– А что я тебе говорил? – спокойно произнес Рихтер. – Лучше показать это письмо, майор.
– Энт не мог такого сделать, – сказал Элкинс Александру. – Ваш сын не такой, как все мы, черт побери! Он не совершает идиотских поступков.
– Лейтенант, успокойся! – командным тоном произнес Рихтер. – Ты знаешь эту Мун Лай?
Они сидели за расчищенным столом для совещаний, пристально глядя друг на друга.
– Да, сэр. Ох да, сэр! – ответил Элкинс, бессильно стукнув кулаком по столу. – Я уж точно ее знаю, черт побери! Как раз поэтому и не могу поверить! – Голубые глаза Элкинса пылали. – Это неправда. Этого не может быть. Мерсер, ты как думаешь, это правда?
– Не знаю. Я с ней незнаком. – Он покачал головой. – Но с капитаном Баррингтоном возможно что угодно. – Сержант помолчал. – Но почему он женился и ничего не сказал тебе, лейтенант? – спросил он Элкинса. – Вы же были друзьями. Вот это мне кажется бессмысленным.
Но Александр, уставившись на хлебные крошки на столе, понимал: четыре года нежных отношений лучшей подруги Татьяны, в их доме, у всех под носом… И никто ничего не заподозрил, ни отдалившийся муж, ни наделенная даром провидицы Татьяна. И самый открытый парень явно оказался заодно и самым закрытым. С Энтони все было возможно.
– Майор, может, ты ошибаешься, – заговорил Рихтер. – Лейтенант Элкинс говорит ведь, что такого не может быть.
– Я не говорил, что этого не может быть, полковник Рихтер, – возразил Элкинс. – Я сказал: невозможно, черт побери! В смысле – может быть, но я просто не верю в такое!
– Хорошо, Элкинс, так кто же она? – спросил Александр.
– Кто она? Вот уж вопрос на миллион долларов! Ох, ублюдок! Но не сказать мне, ни словом не намекнуть, я хочу сказать, какого черта?
Александр ждал, пока Элкинс остынет на пару градусов.
– Энт понимал, я бы порвал его в клочья, если бы узнал, – сказал наконец Элкинс. – Я бы ему не позволил! Он не хотел ничего слышать от меня. Он такой. Когда он хочет что-то сделать, он уже ничего не слушает, тупоумный вест-пойнтский ублюдок!
– Но вообще-то, – сказал Рихтер, – этот тупоголовый ублюдок – сын вот этого человека. Так что рассказывай все, что знаешь.
Элкинс наконец рассказал им, что произошло в Хюэ в прошлом году, летом шестьдесят восьмого. Когда после Нового года Хюэ был разрушен, его жителей терзали и убивали вьетконговцы, но наконец их выбили оттуда американцы, и солдаты Соединенных Штатов зачищали территорию.
– Мы работали в группах по три человека, убивая врага тихо, легковооруженные, – сказал Элкинс.
– Это патрули безопасности, Элкинс, – поправил его Рихтер.
– Ну да, я забыл. Виноват, полковник, – сухо откликнулся Элкинс. – Патрули безопасности. Мы же не хотим оскорбить кого-нибудь, намекнув, что здесь идет война или что-то в этом роде.
– Лейтенант!
– Да, виноват, полковник. Я продолжу. Ну, мы охотились… э-э-э… извините, разыскивая вьетконговцев; это было нашей задачей – находить их и… – Он посмотрел на Рихтера. – Для чего, сэр? Чтобы арестовать их?
– Элкинс, три часа гауптвахты, если продолжишь в том же духе. Просто рассказывай, – сказал Рихтер.
– А, ну да, нейтрализовать их; вот это как раз то деликатное слово, которое я искал!
– Шесть чертовых часов, Элкинс!
– Извините, сэр. Ну, в общем в группе были я, Энт и еще один парень, лейтенант Нилс; отличный парень, теперь его с нами нет. Наступил на мину два месяца назад, – пояснил Элкинс, перекрестившись. – Энт огорчился, узнав об этом, они дружили. – Он вздохнул. – В общем, мы попали в маленькую переделку… – Он кашлянул, потер ладонь о ладонь. – Мы были на окраине Хюэ, шли через разгромленную деревню. Вьетконговцы сожгли ее, когда удирали. И в этой выгоревшей деревне среди бела дня мы нашли вьетнамскую девочку, очень юную, лет пятнадцати, наверное? Я не знаю. Очень молодая, очень маленькая и совсем голая; ее привязали к дереву. Она была избита и явно подверглась… ну… Как только мы опустили оружие и подошли к ней, как из руин