– Она будет думать, что я тебя испортил. Забудь. Я приставлю к тебе группу на всякий случай, чтобы ничего не случилось в мое дежурство. А ты оставайся. Поедем мы с Элкинсом. И я возьму одного из южных, Ха Сая, для перевода.
– Его в любом случае нужно взять. Я хочу с ним познакомиться. Какой джип мы возьмем?
Рихтер крепко потер лицо.
– Думаю, нам нужно обсудить это…
– Ох, да какого черта? Ты всегда так много болтаешь? Удивительно, как вообще кто-то уходит на задание. Пошли!
* * *
Александр не покидал квартиру Рихтера, даже чтобы глотнуть свежего воздуха. Он курил внутри, сидел внутри, а на ужин у них был суп фо – говяжий бульон с тонкой вьетнамской лапшой, и Александр едва заморил червячка. Рихтер спрашивал его, не хочет ли он отдохнуть, помыться, но тот хотел одного: чтобы стемнело и они могли выехать.
И когда стемнело, они поехали в Плейку. Дорога была немощеной, но прямой. Им хватило часа.
Как и в каждом крупном городе, все полуразрушенные бары, за которыми скрывались грязные бордели, располагались в одном небольшом районе узких улочек на краю деловой части города, вдоль небольшой мутной реки, разлившейся после дождей. И дома терпимости словно плыли, как утки, длинным рядом, помогая потребителям сделать пьяный выбор. И это весьма облегчало задачу четверым мужчинам, искавшим Мун Лай. Александру хотелось бы иметь ее фото, но у него была лишь фотография Энтони, которую он мог везде показывать. Они разделились. Элкинс и Ха Сай, воин-хмонг, взяли на себя одну половину баров, Александр с Рихтером – вторую. От Ха Сая они узнали, как спросить на вьетнамском: «Здесь работает молодая девушка с восемью пальцами?»
Опустив голову, они шли от бара к бару, входили в узкие двери с красными занавесками, в маленькие прокуренные комнаты, брали немного пива, разговаривали с хозяйками, быстро оглядывая девушек, сидевших на стульях и ждавших клиентов вроде Рихтера и Александра. На этих темных грязных улочках было множество подобных заведений. Александр пытался вытирать ноги, прежде чем входил в бары, но это было бесполезно, грязь постепенно затвердевала, как цемент, на его подошвах. Лампы мигали, мужчины смеялись, откуда-то доносился шум драки. Александр с Рихтером уже безуспешно обошли семь заведений.
В восьмом мадам, пожилая вьетнамка, хлопнула себя по груди и воскликнула:
– Ах, Мун Лай! Dien cai dau! Dien cai dau!
Рихтер прошептал:
– Динки дау. Говорит, она сумасшедшая.
– Скажи ей, – велел Александр, – это нам не поможет. Знает ли она девушку?
Судя по всему – да, мадам хорошо знала эту девушку.
– Где она?
Они не смогли узнать это у нее. Александр достал сто долларов. Мадам стремительно заговорила на вьетнамском вперемешку с английскими словами, потянулась к деньгам.
– Я не видеть ее! Она уйти! Я не видеть! Она ходить! Говорила вам! Dien cai dau!
– Скажи ей, она не получит сотню, если будет твердить «я не видеть ее».
Александр остался в баре, пока Рихтер поспешил на поиски Элкинса и Ха Сая. Им нужно было, чтобы Ха Сай поговорил с мадам.
Когда Рихтер ушел, мадам провела перед курившим и вежливо отказывавшимся Александром самых красивых и молодых девушек.
– Пока ты ждешь. – Мадам продолжала говорить на ломаном английском. – Недолго будет. И тридцать пиастров.
Девушки – в разной степени обнаженности и показавшиеся Александру весьма далекими от совершеннолетия – старались соблазнить его дешевизной разнообразных услуг.
– Какого черта вас так долго не было? – спросил он, когда трое мужчин наконец появились в баре.
Ха Сай заговорил с мадам. Когда он закончил, Александр отдал чуть не упавшей в обморок от счастья сто американских долларов. Они вышли на воздух и остановились у невысокой деревянной ограды вдоль коричневой реки.
– Она мало знает, – сказал Ха Сай, крошечный горец с жесткой морщинистой кожей, стоявший неподвижно, как камень.
Элкинс сказал Александру, что Ха Сай был самым успешным солдатом в их вылазках, потому что враг просто не замечал его, пока тот не перерезал ему горло.
– Она сказала, Мун Лай работала у нее два или три года.
– Два или три года? Да сколько же ей лет?
– Никто не спрашивает. Все равно правды никто не скажет.
Элкинс сказал:
– Ей могло быть двенадцать. Или двадцать два.
Александр покачал головой:
– Наверное, не двенадцать все-таки?
Ха Сай молчал, не моргая и никак не реагируя.
– Она была тихой девушкой, – продолжил он, – всегда делала то, что ей велели, никогда не жаловалась, никогда не отказывалась от работы, но у нее было лишь несколько постоянных клиентов. Она жила в самой дальней и в самой маленькой комнате наверху. Мадам сказала, что, даже когда у Мун Лай было два глаза и она была хорошенькой, «мужчины к ней не возвращались». Кроме одного – и это был тот солдат с фотографии, и он к ней вернулся, когда у нее остался только один глаз, и заплатил кучу денег за то, чтобы она просто жила в той комнате и не принимала клиентов. Он был очень щедр, сказала мадам.
Она еще сказала, что Мун Лай могла иной раз исчезнуть, ничего не сказав, – на две или три недели. А потом могла появиться, попросить свою прежнюю комнату и работала без жалоб. Именно поэтому мадам считала ее сумасшедшей. Она просто приходила и уходила когда хотела. В последний раз мадам видела ее в начале весны. И всё. Мадам думает, может, девушка умерла или забеременела и не может работать.
Александр задумчиво курил. Рихтер и Элкинс топтались рядом с ним. Ха Сай стоял неподвижно. Его пока не отпускали.
– А откуда Мун Лай, Ха Сай?
– Мадам не уверена.
– Ты шутишь, что ли? – воскликнул Александр.
– Я никогда не шучу, сэр, – серьезно ответил крошечный Ха Сай.
– Это как раз то, без чего мы не можем уехать из Плейку. Сейчас же возвращайся, возьми вот еще сто долларов и не выходи оттуда, пока мадам не обретет уверенность. Иди.
Ха Сай медленно поднял руки.
– Погодите, – неохотно сказал он, не беря деньги. – Мадам слышала, как девушка без пальцев говорила о какой-то деревне под названием Кумкау. Мать и сестры Мун Лай жили в Кумкау. Может, она туда и отправлялась каждые несколько месяцев.
– Никогда не слышал об этой Кумкау, – с подозрением произнес Рихтер. – Должно быть, она или очень маленькая, или очень далеко отсюда.
Ха Сай молчал.
– Это черт знает что, – сказал Элкинс. – Неужели Энт мог отправиться с ней в эту дурацкую деревню? В качестве новобрачного? Будущего отца? Познакомиться с родней, может быть?