– Я так не думаю, – возразил Александр. – И знаешь что? Прибереги все это для другого идиота, Рихтер, потому что ты забываешь, с кем говоришь. У особых частей есть свои самолеты, свои вертолеты, свои средства эвакуации, свои госпитали, свое оружие. Все тайное, сверхсекретное, и это именно то, чем они занимаются. Ты командуешь скрытыми операциями! В этом весь смысл секретных подразделений, иначе бы они сражались открыто при артиллерийской поддержке. Они были бы морской пехотой. Не надо – ты меня слышишь? – не надо пытаться продать это дерьмо именно мне!
– Уж извини, что я не выдаю тебе все тайны разведки! – взревел Рихтер.
– Ну, слишком поздно извиняться. Теперь мы должны поехать и найти Энта.
– О боже! – задохнулся Рихтер. – Так ты для этого сюда явился?
– А для чего же еще?
– Я не потащусь в Северный Вьетнам! – заорал Рихтер.
– Отправляемся завтра.
– Черта с два!
– Северный Вьетнам нарушал правила и дестабилизировал предположительно нейтральные страны с пятьдесят четвертого года, доставлял советское оружие в Южный Вьетнам, чтобы они могли убить тебя, – сказал Александр. – Устроили хаос в Лаосе, Камбодже, Таиланде, Папуа – Новой Гвинее. И ты боишься немножко нарушить правила? Они пятнадцать лет вооружают семнадцатую параллель и демилитаризованную зону с помощью якобы мирных деревень. Ты это знаешь лучше меня.
– Все верно, но это не демилитаризованная зона, это настоящий Северный Вьетнам, и ты понимаешь, что мы ничего не знаем об Энте! Мы совершенно ни хрена не знаем! Почему ты против того, чтобы сначала отправить разведчиков? Пинтер пошлет команду из семи человек, из лагеря в Дананге; по крайней мере так мы можем узнать то, что нам нужно. Что, если его там нет? Что, если нам понадобится сотня человек, чтобы вытащить его? Что, если нам понадобится всего один, чтобы принести его тело? Ты вообще подумал о такой возможности или нет? Господи прости, что он может быть мертв?
– Живым или в мешке, – решительно произнес Александр, – мы вытащим его из Северного Вьетнама.
– А если нет вообще никакой Кумкау, но я отправлю людей на вражескую территорию, и они там завязнут, а я не смогу объяснить, какого черта они там делали?
– Значит, ты думаешь, что, если своих людей пошлет Пинтер и они там завязнут, тебе от этого станет лучше? Энта не выведут, но двадцать парней Пинтера погибнут? Это лучше?
Оба они задыхались, глядя друг на друга, – двое мужчин пятидесяти лет, солдаты, бойцы. Оба уже теряли рассудок, не в силах поверить, что дело могло дойти до такого. Но оно дошло, и теперь нужно было что-то решать.
– Ты думаешь только о своем сыне, Александр. Но я должен думать обо всей команде. Я отвечаю за тысячу человек.
– Том, ты знаешь, что делают северные вьетнамцы и кубинцы с американскими солдатами.
– Кумкау близко к демилитаризованной зоне. В Ханое и рядом с Китаем кубинцев нет. Мы же не отправимся к Китаю, нет?
– Северный Вьетнам прямо нарушает все пункты Женевской конвенции, которую, кстати, он подписал. Наши парни вдруг оказываются на тропе Хо Ши Мина – мертвые, утопленные, сожженные, изуродованные до неузнаваемости, потому что их не могут отпустить живыми, чтобы они рассказали всему миру, как северные вьетнамцы обращаются с военнопленными, и тебе хочется, чтобы там бросили и Энта?
– Они могут их отпускать или не отпускать, – сказал Рихтер. – Как будто мир вообще интересуется, что там делают с военнопленными. Мир волнует только то, что американцы делали в деревне Майлай.
– Да, – согласился Александр, – потому что они благосклонно относятся к отсутствию стандартов вообще, но мы сурово судим их за нарушение по отношению к нашим людям. Вроде как ставим Карфаген выше Рима. Я знаю. От Рима ждут большего. Но суть в том, – продолжил он, – что ты можешь как угодно что-то доказывать, пока Элкинс за дверью, но ты прекрасно знаешь, что так или иначе я отправлюсь в Кумкау, чтобы узнать, что случилось с моим сыном. Я приехал во Вьетнам не для того, чтобы ходить с тобой по борделям. Мы говорим об Энтони. Об Энтони! – Александр резко умолк.
– Я знаю, о ком мы говорим! – Рихтер сдерживался с трудом. – Я о нем заботился и защищал его как мог с тех пор, как он прибыл сюда. Он со всем справлялся. Я почти не задавал ему вопросов, если задание было выполнено, и он мог делать что хотел. И все потому, что он хотел именно этого.
– Хорошо, – кивнул Александр. – А я хочу другого, если коротко. Или ты мне поможешь, как предполагалось, или ты останешься здесь, выложив мне пятьсот причин к тому, почему ты этого не можешь, но Энтони не останется в Северном Вьетнаме. – Кулаки Александра прижимались к столу. – Только не мой сын, ни дня больше. – Он глубоко вздохнул, не сдвинувшись ни на дюйм, его плечи приподнялись.
Рихтер, не скрывая раздражения, встал и отошел от стола, но тут же вернулся на место. Александр сидел. Он понимал, что сейчас происходит с Рихтером. Он просто не хотел этого слышать. И после нескольких минут и еще одного стакана виски Рихтер наклонил голову.
– Чего я не понимаю, так это почему твоя чертова жизнь должна была быть спасена налетом Татьяны на Берлин, – сказал он, на этот раз тихо. – Почему твоя жизнь не могла стать другой?
– Моя жизнь и стала другой.
– Ох, не думаю. Совсем даже не думаю.
Выкурив пару сигарет, Рихтер наконец успокоился достаточно для того, чтобы позвать обратно Ха Сая и Элкинса. Подвыпивший Элкинс разбудил Мерсера. Был уже второй час ночи. И теперь мужчины стояли по стойке смирно. Рихтер в волнении забыл дать команду «вольно».
Подойдя к горцу, Рихтер впился в него взглядом:
– Ха Сай, ты знаешь эти места, как собственную ладонь, но… позволь спросить кое-что, и я хочу, чтобы ты хорошо подумал, прежде чем ответишь. Та деревня, Кумкау, далеко отсюда, далеко от твоей области действий. В конце концов, ты же из Бонгсона, а это далеко. Подожди, не перебивай. Возможно, только возможно, как тебе кажется, Кумкау может находиться к западу от Северного Вьетнама? Может ли она лежать на милю-другую с внутренней стороны лаосской границы, в горах Кхаммуана? Может, ты чуть-чуть ошибся? А? Подумай, прежде чем отвечать.
Ха Сай подумал, прежде чем ответить.
– Думаю, – заговорил он