– Ты сама приготовила глазурь для пирога? – недоверчиво переспросила Эми. – Да кто так делает?
Семья спокойно отдыхала. Из других комнат доносился шум, младшие дети ссорились, шарики для пинбола летали как снаряды, кто-то обменивался бейсбольными карточками, где-то разбился стакан, старшие девочки начальственно покрикивали:
– Если не прекратишь немедленно, клянусь, я…
Наконец старшие дети собрались в галерее у автомата караоке и, пока их родители, прародители и гости сидели в центре этого вавилонского столпотворения, принялись весело распевать песню за песней, не слишком стараясь попасть в ноты, а просто веселясь. Рэйчел и Ребекка устроили настоящий спектакль, крича во все горло, – им хотелось оставаться юными всю жизнь, это же так здорово – чувствовать себя живыми; они желали не стареть до самой смерти.
Караоке нравилось всем; Александр и Татьяна обычно восхищались внуками – и собственными детьми, – когда все вместе пели «Переступить черту» и «Клевая любовь» (любимая у всех), а Александр завывал, подражая Леонарду Коэну, и он мог даже надеть маску специально для Татьяны, и все трое братьев, как группа «Энималз», громогласно распевали рискованную «Когда я был молод». Но сейчас аппарат принадлежал тем, кому было двадцать и меньше.
А потом Энтони-младший взял микрофон и без музыки, без аккомпанемента три минуты изумительно исполнял а капелла переложение «Лета шестьдесят девятого», наполнив звуками весь дом, проявляя свой необычайный, но глубоко скрытый дар, заставив всех потерять дар речи – даже десятилетних, – а потом после финального «то были лучшие дни моей жизни» вынудил Энтони покинуть комнату (и Томми потащился за ним) с вопросом:
– Это как вообще, дед? Он был так хорош, как ему удалось?
Александр сидел в углу на маленьком диванчике у окна, наблюдая за всеми, отстранившись слегка от гама, хотя две младшие дочери Джейни, Вики и Ники, пристроились рядом с ним.
Татьяна подошла, остановилась за его спиной, наклонилась.
– Ты в порядке? – прошептала она. – Шумно здесь? Пойдем наверх, полежишь. Ты устал.
Она могла бы и не шептать, потому что дети тут же заголосили: «Дед, и правда, пойди отдохни, ты устал», «День был длинный, ты как себя чувствуешь?», «Дедуля, давай, не сиди тут из-за нас, ты же знаешь, какие мы все совы!».
Он засмеялся:
– Хватит хлопотать надо мной. Я в порядке. Но вы заметили, Паша и Гарри готовятся крутить кино? А мне в самый раз прогуляться. – Он повернулся к Татьяне. – Пойдешь со мной?
Вопрос был риторическим. Он знал, что ей нравится прятаться в сторонке, когда они препарируют мгновения прошлого. Ни его рядом и никого другого. Забрав у Джейни малыша, Энтони отправляется на прогулку между агавами с новым монархом – Шенноном Клэем Третьим, а Татьяна исчезает в доме.
Дети делают это каждый День благодарения после караоке – это праздничный обычай. Свет гаснет, все собираются вместе, девочки-подростки, и студентки, и новенький бойфренд, и маленькая молодая учительница. Энтони включает старый восьмимиллиметровый проектор – Томми рядом с ним, Энтони-младшего нигде не видно, – и вскоре на кремовой стене возникают черно-белые картины – это моментальные видения, которые не говорят ни о чем и все же обо всем. Они смотрят старые фильмы – шестьдесят третьего, пятьдесят второго, сорок восьмого, сорок седьмого годов, – и чем старше те съемки, тем сильнее волнуются дети и взрослые.
В этом году, поскольку здесь нет Ингрид, Энтони показывает им нечто новенькое. Это 1963 год. День рождения, веселье, свечи. Энтони исполняется двадцать. Татьяна вынашивает Джейни. («Мамуля, посмотри, это же ты в животе у бабушки!» – восклицает Вики.) Гарри топает вокруг, за ним шумно и без устали гоняется Паша – ох как в девяносто девятом детям нравится видеть, что их родители были вот такими; как Мэри и Эми наслаждаются, видя своих драгоценных мужей малышами! Восторг в кабинете бесконечен. Энтони сидит в патио, с голой грудью, закинув ногу на ногу, играет на гитаре «С днем рожденья меня» – так он поясняет сейчас. Восторг слегка слабеет, когда они видят их брата и отца таким прекрасным и целым, это задевает все сердца… Но вдруг в кадре появляется высокая смуглая женщина, ошеломительно красивая, с бесконечно длинными ногами; она останавливается рядом с Энтони. Камера следит за ним, потому что Энтони поет, а она щелкает зажигалкой и зажигает свечи на его торте, одну за другой, а он поет хит тех дней «Ring of Fire» – «Кольцо огня»…
Женщина не смотрит на Энтони, он не смотрит на нее, но в кадре видно, как ее бедро прикасается к подошве его босой ноги каждый раз, когда она зажигает двадцать свечек по очереди. «И пламя горит, горит, горит…» А когда она заканчивает, камера, которая никогда не лжет, на микросекунду перехватывает взгляд, которым они обмениваются, когда она отходит, всего один грамм нейтрального вещества, взрывающегося как двадцать тысяч фунтов тротила.
Пленка заканчивается. Будущий романист Ребекка говорит:
– Дед, а кто это был? Это бабулина подруга Викки?
– Да, – отвечает Энтони. – Это была подруга бабули, Викки.
«Так живя без радости, без муки, помню я ушедшие года и твои серебряные руки в тройке, улетевшей навсегда…» [19]
…Так и я живу – с грустью вспоминая давно миновавшие счастливые годы, помня твои серебряные руки, навсегда исчезнувшие в промчавшейся мимо тройке…
А потом он уводит их еще дальше в прошлое, в сорок седьмой год.
– Посмотрите, какая забавная бабушка! – смеются внуки. – Она что, армрестлингом с дедом занимается?
В кадре видно, только как две ее тонкие светлые руки обхватили его мощное темное предплечье и застыли на столе для пикников.
Фильм идет дальше.
– Она постоянно гонялась за тобой, Энт.
– Какая же она была сильная!
– Она и теперь такая, – говорит Ребекка. – Пап, ты посмотри на себя, сидишь у нее на коленях, а она тебя целует. Так странно! Сколько тебе тут лет?
– Э-э-э… Четыре.
– А где дед? Ты нам показываешь все эти пленки постоянно, но мы ни разу не видели его!
– Ну, он же держит камеру, так? Вы видели его руку. Чего вам еще? Он же снимал для себя. А она все делала для него, – говорит Энтони.
– Да ладно, у вас что, нет ни одной пленки с ним?
– Вряд ли.
– Пап, ты должен где-то быть! Ну же, покажи нам что-нибудь! Пап, покажи нам деда. Пожалуйста!
Энтони неохотно роется в шкафу, где хранятся пленки. Так же неохотно выбирает одну, необычайно ловко действуя единственной рукой, и через