И понимает, что пропасть тоже смотрит на неё.
Вот он - её главный страх и главный соблазн.
Но теперь ему её не сожрать. Она победила. Укротила Чёрную Волну.
Она и магия - как ручей и вода.
Она не просто щепка в потоке - скорее дудочка, в которую дует потусторонний ветер. Но какой будет музыка - решает она. Пока что здесь, в своей голове. Но быть хозяйкой в своей голове - тоже немало. Она-то знает.
Она поднимает руку и смотрит, как исчезают с кожи ссадины и синяки.
А потом осторожный луч её внимания тянется в пропасть, нашаривая на дне длинный гребень хребта, почти занесённый песком и илом - и запускает сердце древней волшебной твари.
В конце-то концов, магия - это воображение. Стоит только как надо представить, что собираешься сделать.
Когда гигантский гребень вздрагивает и начинает движение, волнение Фран становится настолько сильным, что выбрасывает её из транса.
Дальше всё происходит уже наяву.
Наяву всё так же светило солнце и блестело море - там, где и всегда.
От долгой неподвижности затекло всё тело.
В остальном тело было в порядке - не трясло, не знобило. От недавней избитости не осталось следа.
Однако стоило Фран выпрямить подвёрнутую ногу, как с неё со звоном упал тяжёлый браслет.
Значит, видение - больше, чем просто видение?
Что ж, никто и не сомневался.
Позади послышался странный шум. Обернувшись, Фран увидела встревоженных деревенских. Живёхоньких. Руки мужчин сжимали остроги, кто-то из женщин держал младенцев.
Фран крикнула, чтоб они убирались - на их лягушачьем наречии. Но они потрясённо смотрели словно бы сквозь неё.
За её спиной закипало море.
Сотни лет множество поколений племени ждали этого часа.
Из глубин поднималось их божество, огромный и страшный Зверь, хозяин их жалких жизней. Они служили ему, как могли, разгадывали его сны, пытались понять, угодить его смутным желаниям. На нём в тяжёлые времена держалось их зыбкое благополучие - тёплые зимы, рыба в море. Никто не заглядывал так далеко - что будет, когда пробьёт назначенный час. И вот, это время настало.
Люди бросились ниц, забыв про остроги и про детей. Распластались, завыли что-то обрядовое. Испуганные младенцы заорали просто так. Подбегали опоздавшие соплеменники и тоже валились наземь. Казалось, разум оставил лягушачий народ.
Фран смотрела на эту стыдную и нелепую картину - но презрения не было в её душе.
В сущности, чем она лучше дикарей?
Они идут своим путём, она своим.
И сама она тоже не слишком заглядывает далее предназначенной встречи. Просто центр её мира - рыжий принц, Рдяный Царь - это его желания предстоит ей угадывать и воплощать.
Впрочем, там будет видно.
А теперь пора повернуться к морю, чтобы узнать, какой она предстанет перед Принцем, в каком облике дерзнёт снискать его любовь.
Глава 25 Язык
То, что вставало из воды, совсем не напоминало живое существо.
Казалось, неведомый катаклизм вынес наверх одну из подводных гор. Гора содрогалась, роняя куски коры. Падая, тяжёлые бугристые пласты поднимали волны, которые с грохотом набегали на берег.
Дикари отползли дальше от воды. Фран залезла на камень. Когда она встала на ноги и выпрямилась - как тогда, перед лицом Чёрной Волны - сквозь донные наслоения и потоки илистой жижи на боках небесного змея кое-где уже пробивался тусклый бронзовый блеск. Была ли живая плоть под холодным металлом? Фран знала, что где-то внутри бьётся сердце, она сама его запустила - но чувствовала, что жизнь, которую оно поддерживает, происходит по каким-то своим законам, не совсем от этого мира.
Волшебным зрением Фран заглянула внутрь ожившей громадины.
Ни единой знакомой твари не напоминала она изнутри.
Дочь рыбака, Фран перепотрошила уйму всяческой рыбы - и кальмары попадались ей, и каракатицы. Птица или зайчатина тоже могли угодить на стол, а то и козлёнка Алма решалась пустить на мясо. Хлай однажды при Фран зарезал хромого коня - и разделывал с её помощью. Позже она кое-что узнала и о людских телах. Всё кроилось не по единому образцу - но, однако, во всём, что внутри, прятался некий смысл. Всему живому требовалось дышать, питаться, производить на свет себе подобных - любой кусок требухи для чего-то да предназначался. Но не у небесного змея.
От попыток понять, куда идут полые жилы и струятся по ним телесные соки, кружилась голова. Казалось, этот порядок изменчив и произволен - лишь каркас сохранял видимость заданной формы. Но под бронёй царил полный хаос. И даже крохотные частицы, видимые лишь на таком приближении, когда плотная материя кажется зыбкой сетью - вели себя не так, как обычно. Само вещество то и дело принимало новые свойства, ощущалось податливым и пластичным, как во сне.
Плоть небесного змея была огнём, а топливом для огня служила величайшая неутолимая страсть. Даже сейчас каким-то краем сознания Фран слышала его отчаянный зов, полный нечеловеческой жажды и муки - но плевать она хотела на терзания голодной пустоты.
Теперь уже - кто кого.
И с этой текучей изменчивой плотью она действительно может делать всё, что угодно.
Сознание Фран, как в собственную одежду, скользнуло под шкуру змея, обшарило все закоулки. Твёрдокаменный панцирь, наросший на ней за века - глина, ракушки и разная прочая дрянь - ещё сковывал свободу действий, мешал обзору. Фран осторожно вытянула шею, стряхивая приставшие комья - и вдруг прозрела. Посторонняя грязь, как скорлупа, осыпалась с дрогнувших век.
Она словно смотрела сквозь линзу, сквозь каплю воды - так причудливо искривилось пространство, так уменьшились знакомые вещи. Люди, словно букашки на берегу. Серые букашки, все в чём-то пёстром. И на отдельно стоящем камне - светлая тонкая фигурка.
Неужели на этом всё?
Это тело служило ей столько лет.
И ещё бы могло кое в чём послужить.
Глупо здесь его бросить - так.
Но вернуться обратно теперь - ни за что.
Всё равно, что родиться обратно.
Разве что на мгновение - убедиться, что переход не составит труда - и опять нырнуть под новую кожу, туда, где заканчивается грубая реальность и начинается та, что подвластна воображению.
***
Постепенно вой и крики стихли на берегу. Один за другим поднимались на ноги дикари и смотрели в глаза своему страшному божеству. Словно две безжалостные луны зажглись на выступе тёмной горы - и тогда только стало понятно, что вот она - голова, со спутанной гривой из лент почерневшей бронзы, вот круто вырезанные