Дарвин Карлисл вышел из длинного ряда университетских предков. Его отец преподавал физику, а мать — геологию в Колумбийском университете.
Дарвин был аспирантом Калифорнийского технологического института, где работал над докторской диссертацией, посвященной проблемам создания систем наведения для космических зондов, и не больше дюжины человек во всем мире смогли бы понять его научные работы. Есть такие люди, и они отличаются от большинства смертных своим помешательством на звездах. Во всем остальном они почти нормальные. Их можно принять и за служащих, и за спортсменов, и за деловых людей.
— Какая замечательная комната! — бросил Дарвин, взглянув на голые стены, обшарпанную мебель и потолок с одной-единственной лампочкой. — Здесь ничто не отвлекает внимания, не правда ли? Прекрасная комната для размышлений!
Хинкл вздрогнул. С противоположной стороны на Дарвина уставился, сердито сдвинув брови, доктор Маккинстри.
Все три свидетеля провели вместе больше четырех часов — вполне достаточно, чтобы неофункциональная межпланетарная личность молодого человека вступила в резкое противоборство с упрямым фундаментализмом старого священника. Было видно, что не только Хинкл неприязненно относится к Карлислу.
Дарвин сел рядом с Шелли. Она положила ладонь поверх его руки — жест доверия, указывающий на то, что она не только ждала от него защиты от тигров, бандитов и коммивояжеров, но и была готова, в случае необходимости, вытирать ему нос.
— Извините, что заставили вас так долго ждать, — сказал Кунц, — но мы думали, вдруг вы вспомните что-нибудь, о чем забыли нам сказать во время первого разговора.
— Мы очень надеемся на вашу помощь, — добавил Хинкл.
— О, боже! — воскликнула Шелли. — Разве вы не поймали тех четверых, за которыми охотились?
— Поймали, — мрачно произнес Кунц. — Отряды полиции задержали их всех через час после убийства, причем в различных концах города, но не слишком далеко от места убийства, так что во время его совершения каждый из них мог находиться на месте преступления.
— Но если убийцы у вас, чем же мы можем помочь?
— Дело в том, мисс, — пояснил Хинкл, — что у всех четверых есть алиби; не безупречные, конечно… Кроме того, все четверо молчат и вряд ли заговорят. Наш отдел ведет массу дел, и я сомневаюсь, что наш начальник выделит нам дополнительное время и средства, чтобы мы могли доказать, что кто-то из наших подозреваемых или же тех, кто подтверждает их алиби, лжет.
— Понятно, — сказала девушка.
— Что вы подразумеваете под словом «доказать»? — встрял в разговор Дарвин. — Это термин нуждается в более точном определении.
— Каком именно? — недоуменно спросил Хинкл, уставившись на молодого ученого.
— Ну, скажем, я могу «доказать» вам, чему равна скорость света, с помощью аналогий, поскольку вы согласитесь с их разумной обоснованностью. А смог бы я это «доказать» какому-нибудь людоеду из джунглей? Нет. Зато, ударив его чем-нибудь по голове, я могу «доказать» ему, что он мне должен вернуть долг, то есть он поймет только логику грубой силы, тогда как вам, я уверен, потребуются объяснения.
Наступила гнетущая тишина. Шелли гордо веки-нула голову, Кунц нахмурился, а Хинкл и доктор Маккинстри сидели с невозмутимым выражением лица, как бы молча считая про себя от одного до десяти.
— Я знаком с этой точкой зрения, — наконец произнес доктор Маккинстри. — «И Пилат сказал ему: Что есть истина?» Время идет, молодой человек, и чем больше мы спорим о мелочах, тем больше их становится.
— Я совсем не собирался спорить, сэр, — возразил Дарвин.
— Почему тогда просто не помолчать? — огрызнулся священник.
— Я мог бы доказать вам, что небесный свод — это не стрельбище для молодых выскочек из Кал-Тека [2], но сейчас мы сидим здесь не для этого. Нас попросили оказать помощь в раскрытии убийства.
— Мы должны представить суду доказательства, не вызывающие сомнений, Дарвин, — пояснил Кунц, повернувшись к молодому человеку. — Поэтому давайте еще раз пройдемся по фактам. Вдруг кто-нибудь из вас что-то вспомнит, и это поможет нам установить причастность задержанных к преступлению.
Детективы были опытными следователями, а свидетели искренне желали оказать им помощь, но, к сожалению, по вполне понятным причинам они не могли этого сделать.
В 7.54 вечера, когда Руди Ламберт, он же Вальтер Лейн, он же Рудольф Уолтерс, более известный как Остроносый Предатель, встретил свою смерть, шел сильный дождь. Согласно имеющейся информации, Остроносый, даже по законам его собственной морали, заслуживал смерти. Две недели назад он вытряс из некоей Альбины Вутен, девчонки-букмекера, сто долларов. Он угрожал ей налить в уши кислоты. Чуть позднее, отделавшись от Остроносого и заглушив свой страх водкой, Альбина вышла прогуляться перед самым носом пятитонного грузовика.
На ее похоронах присутствовало четверо мужчин. Одним из них был ее брат, Микки Бойс, опытный грабитель с репутацией психопата. Другим — ее босс, Ред Пирсон, главарь букмекеров Северной части. Третьим — ее приятель, Стенли Манло, пинсеттер [3] в кегельбане, патологический трус, даже ночью державший нож под подушкой. Четвертым же был Сид Филлет, торговавший в своем газетном киоске на Норт-Фигероу-стрит небольшими партиями марихуаны. Из всех задержанных Сид наиболее остро переживал смерть Альбины, так как она ему задолжала.
Вряд ли когда-нибудь существовали более непривлекательные личности, чем Бойс, Пирсон, Манло и Филлет. Симпатичные люди редко идут на преднамеренное убийство, а если и совершают таковое, то так тщательно его подготавливают, что неизбежно оставляют следы. Детективы, много повидавшие на своем веку, с легкостью их вычисляют. В удивительной простоте убийства Остроносого таких дефектов не было.
Остроносый попытался увернуться от возмездия, прибегнув к простой хитрости, — он устроился подсобным рабочим в последнем доме на Френчик-вей, тупичке длиною всего в один квартал. В доме 4772 по Френчик-вей проживал доктор Маккинстри, который всегда, в любую погоду, невзирая на дождь или солнце, выходил по вечерам на прогулку. В тот самый вечер, когда лило как из ведра, он направлялся домой, как вдруг увидел на противоположной стороне улицы пешехода, в котором узнал нового работника своего соседа.
Доктор Маккинстри был абсолютно уверен, что на улице больше никого не было. Пешеход торопился. Маккинстри свернул к своему дому, но не успел сделать и двух шагов, как услышал несколько выстрелов. Два или три, точно сказать он не мог.
Кроме этих выстрелов и ужасного шума дождя, никаких других звуков не было — ни криков о помощи, ни стонов раненого. Доктор Маккинстри сразу же почувствовал, что произошло что-то ужасное.