Я сжала ключ в кулаке так сильно, что металл впился в кожу. И тогда я поняла. Это не красивые слова. Это – обещание, выкованное из самых обычных дней. Из наших общих утренних спешек, вечерних чаепитий и тихих разговоров после того, как Степа засыпал.
Я опустилась перед ним на колени прямо на прохладный пол кофейни, не обращая внимания на удивлённые взгляды. Я прижалась лбом к его лбу, наши слёзы смешались.
– Я больше не сомневаюсь, – прошептала я, задыхаясь. – Я верю. Верю тебе. Верю нам. Я дома. Наконец-то дома.
Он обнял меня, и его объятия были не просто прикосновением. Они были крепостью. Они были клятвой. Мы сидели так, двое взрослых, успешных людей, на полу в публичном месте, и это было самым важным моментом в нашей жизни.
– Пойдём домой, – сказал он, его голос дрожал. – К нашему сыну. Начинать нашу жизнь. Ту, где мы вместе. Навсегда.
Когда мы вышли на улицу, его рука не просто лежала на моей талии. Она держала меня так, будто я была самым хрупким и самым ценным сокровищем на свете. А ключик в моём кармане отстукивал каждый наш шаг: домой, домой, домой. И это было единственным доказательством, которое мне было нужно.
Я смотрела на него, на этого удивительного мужчину, который не давал громких обещаний, а просто брал и строил наше общее будущее кирпичик за кирпичиком. Его «доказательства» были не в дорогих подарках или клятвах. Они были в этих простых, честных фотографиях. В его готовности бороться за меня на работе. В его свитере на мне, который пах им и домом.
– Знаешь, что я сейчас чувствую? – прошептала я.
– Что?
– Что я наконец-то пришла домой. – Слезы выступили на глазах, но это были слезы облегчения. – И да... Мы правда вместе. Очень-очень вместе.
Глава 35.
Мы подъезжали к дому, держась за руки, и по моей спине пробежали мурашки. Воздух в машине все еще был густым и сладким от нашего недавнего счастья, от того, как он держал мою руку и смотрел на меня так, словно я была самым ценным, что у него есть. Но на периферии сознания висел едва уловимый диссонанс — тревожный звоночек, который я старалась заглушить.
– Знаешь, что я сейчас хочу? - игриво спросила я Макса.
– Хм… интересно. Возможно, наши желания совпадут. Давай озвучь свою версию.
– Заказать большую пиццу, включить фильм “101 далматинец” и залечь всем у телевизора до самой ночи. Будем есть, смотреть телевизор и обниматься, пока не уснем.
– Ну… я почти угадал. Только в моей фантазии не было Степы и далматинцев.
– Маааакс! - засмеялась я, когда он открыл дверь квартиры и впустил меня внутрь.
Мы замерли.
Тишина встретила нас неестественной, гулкой пустотой. Ни радостного топота Стёпиных ног, ни привычного стука кастрюль на кухне, ни даже голоса Ани, обычно такой живой и шумной.
И тогда мы услышали: сдержанный, почти шипящий шепот из гостиной:
– ...Да, Алексей Саныч, я понимаю... Она только что вернулась с ним... Да, кажется, в хорошем настроении... Нет, пока ничего нового по «Кронверку»... Она осторожничает...
Ледяная волна прокатилась по моему телу, сжимая горло.
Я увидела, как спина Макса резко выпрямилась, как напряглись его плечи под дорогой тканью пиджака. Он сделал шаг вперед, и старый паркет громко скрипнул под его тяжелой поступью.
В дверном проеме гостиной возникла Аня. Телефон прилип к ее уху, а в руке она сжимала все смятое мокрое полотенце. Увидев нас, она замерла, и ее обычно румяное, доброе лицо стало землистым от ужаса.
– Максим Викторович... Серафима... Я... – ее голос сорвался на шепот.
– Где мой сын? - голос Макса прозвучал тихо, но в его тишине была стальная опасность. Он звучал как лезвие, приложенное к горлу.
– Спит в своей комнате. Не беспокойтесь, я…
Он кивнул и не дал ей договорить.
– Кому это ты докладываешь, Аня?
Я подошла ближе, и сердце заколотилось где-то в висках. Но это была уже не паника. Это была холодная, обжигающая ярость.
– Мой свекор? — мой собственный голос прозвучал звеняще-четко. – Все это время... Ты была его глазами и ушами здесь? В этом доме?
Аня отступила на шаг, наткнувшись на спинку дивана.
Слезы беззвучно потекли по ее щекам, оставляя блестящие дорожки.
– Он... он помог мне, когда я осталась совсем одна после смерти мужа, - начала она, и слова путались, вырывались с трудом. - У меня были долги... Отчаяние… Дочь, которую надо поднимать… Он предложил работу. Платил... платил втридорога. Сначала это была просто информация о вас, Серафима... О вашем настроении, о разговорах... Потом... когда вы появились здесь... он приказал следить за вами обоими. Узнать, что вы планируете против него...
И тут меня осенило. Всплыла картинка из зоопарка - Дарина, ее испуганные, но такие похожие глаза… как у матери.
– Дарина? - вырвалось у меня. Голос дрогнул. – Она... она твоя дочь?
Аня закрыла лицо руками, и ее плечи затряслись от беззвучных рыданий.
– Да... - простонала она сквозь пальцы. - Моя Дариночкка... Она не знала всего... Алексей Саныч помог ей устроить ее жизнь... Женил на Петеньке… А потом... просто использовал нас обеих. Держал над нами этот долг... эту благодарность... как удавку.
Макс медленно подошел к ней, его лицо было каменной маской. Он взял телефон из ее дрожащих, влажных пальцев.
– Собирай вещи, - сказал он ледяным тоном, который я никогда от него не слышала. - И уходи. Сейчас же. Если ты появишься в радиусе километра от моего сына, я лично передам все эти отчеты куда следует. И тогда уж твой благодетель тебе не поможет.
Аня, всхлипывая, кивнула, не в силах вымолвить ни слова, и, пошатываясь, побрела в свою комнату.
Когда дверь за ней закрылась, Макс обернулся ко мне. Его лицо было бледным, в глазах бушевала буря из боли, гнева и горького разочарования.
– Если честно я в шоке, Фим, - прошептал он, обнимая меня. - Прямо здесь, у нас под носом. Я пригрел змею, писец… бля…
Я прижалась