Ночью я дождалась, пока все уснут, а потом пробралась в комнату Авдотьи. Мне было страшно находиться здесь, казалось, что если я обернусь, то снова встречусь с мертвыми глазами старушки. Поэтому я старалась не оборачиваться и не смотреть в темные углы, чувствуя, как по спине от страха и волнения бегают мурашки.
Сдернув покрывало с потайной двери, я открыла массивный замок. Дверь открылась, тихонько скрипнув. В нос ударил знакомый, уже ставший привычным спертый запах. Я зашла внутрь и тихо позвала:
– Авраам!
Никто не откликнулся на мой зов. В комнатушке было темно, и меня вдруг охватил страх. Вдруг он тоже умер?
Я нащупала на полке у двери лампаду, вернулась в комнату Авдотьи и заправила ее маслом. Огонек лампады лишь усилил мое беспокойство – по стенам заплясали таинственные тени. Подойдя к двери, я вдруг резко отскочила от нее – в дверях стоял Авраам.
Щеки его обвисли, от этого его широкое лицо казалось еще более жутким. Из единственного глаза текли слезы. Он все знал. Он знал, что его мать мертва…
Взяв себя в руки, я попыталась оттолкнуть его обратно в комнату, но он швырнул меня к стене. Дыхание перехватило от удара, я стала ловить ртом воздух. Авраам как будто растерялся, постоял немного в замешательстве посреди комнаты, но увидев, что со мной все в порядке, осмотрелся, взял со стола платок Авдотьи стал принюхиваться к нему. Потом резким движением распахнул дверь и выбежал в коридор.
– Авраам! Стой! – закричала я.
Сердце мое готово было выпрыгнуть из груди от страха. Что же сейчас будет? Как мне его остановить? Выбежав за великаном, я увидела, как он, что-то мыча, мечется по коридору в поисках выхода из своей тюрьмы. Я помчалась вперед и, обогнав его, отодвинула засов с двери и распахнула ее.
Увидев выход, Авраам неуклюже протиснулся в дверь и замер на пороге, нюхая воздух. А потом, сжав платок Авдотьи в мощном кулаке, он пересек монастырский двор и, перепрыгнув через ограду, оказался на кладбище.
Склонившись к самой земле, он стал нюхать ее, втягивая широкими ноздрями пыль и мелкие камни. Он добрался до могилы Авдотьи, безошибочно определив ее по запаху, потом замер, лег на землю и завыл. Я вздрогнула, и сердце мое сжалось от жалости к этому чудовищу. Я столько лет провела рядом с ним, но никогда бы не подумала, что он способен на столь сильные чувства и страдания. Боль утраты одинаково сильна у всех людей, независимо от их умственных способностей. Даже безумные любят и страдают.
Когда Авраам успокоился, я положила руку на его мощное плечо. Кожа его была покрыта крупными прыщами и бородавками, но я уже не обращала на это внимания. В моей душе росла тревога: близился рассвет, и нас могли увидеть монахини. Что они сделают с чудовищем, если узнают, что оно живет в монастыре? Прогонят? Запрут в потайной комнате и оставят медленно умирать без еды и воды?
– Пошли домой, Авраам. Я пообещала Авдотье позаботиться о тебе, и я выполню свое обещание.
Великан не шевелился и не реагировал на мой голос. Тогда я потрясла его за плечо.
– Авраам, нам пора возвращаться домой. Пойдем, – сказала я громко и медленно, проговаривая слова по слогам, надеясь на то, что он понимает хотя бы отдельно взятые слова.
Внезапно Авраам поднялся на ноги и обернулся. Мне стало не по себе, потому что я увидела в его взгляде вполне осознанное выражение глубокой скорби сына по матери, а еще в нем была растерянность.
Мы смотрели друг на друга несколько долгих мгновений, а потом Авраам развернулся и побежал по направлению к лесу. Он бежал неуклюже, наступая на холмы могилок, ломая на своем пути кресты и каменные надгробия. Он бежал от меня, от своей печали, но главное – он бежал от своей тюрьмы, в которой был заключен более пятидесяти лет, а я даже не пыталась его остановить…
***
Больше меня ничего не держало в монастыре. Несколько дней спустя я закрыла за собой дверь приюта в последний раз. Мирон уже ждал меня на улице – я видела его темный силуэт около изгороди. У меня за спиной висел небольшой узелок с немногочисленными пожитками и собранной провизией, которой должно было хватить на пару дней. Мирон уходил налегке – так же, как и пришел сюда. Я подошла к нему и взяла его за руку.
– Не грустишь от того, что уходишь? Ты же здесь жила с рождения, – тихо сказал Мирон.
– Нет, – твердо сказала я, – меня здесь больше ничего не держит.
Какое-то время мы шли молча, потом путь стал сложнее – то и дело на пути возникали препятствия в виде высоких скалистых выступов и непроходимых колючих кустов. К вечеру мы так устали, что рухнули на землю без сил. Сухари, что я взяла с собой, решено было оставить на завтра.
Я проснулась от непонятного шума рядом с собой. Открыв глаза, я увидела прямо над собой лицо Авраама. Нить прозрачной слюны свисала из полуоткрытого рта и тянулась к моим волосам. У меня сложилось впечатление, что я по-прежнему там, в приюте, в маленькой комнатке без окон.
– Авраам! Что ты тут делаешь? – изумленно спросила я, зная, что вопрос останется без ответа.
Великан выпрямился и отошел в сторону. Я с опаской посмотрела на Мирона, который по-прежнему крепко спал, отвернувшись в другую сторону и накрыв голову руками. Рассветные лучи ложились на его растрепанные волосы, заставляя их светиться. Осторожно поднявшись с земли, я стала отходить в глубь леса, увлекая за собой Авраама. Нельзя допустить, чтобы Мирон его увидел.
– Уходи, Авраам! – я показала рукой на деревья, и великан послушно сделал несколько шагов в ту сторону.
Потом он оглянулся, словно ожидая, что я пойду следом за ним.
– Я не пойду с тобой, – строго ответила я, – мы с другом идет в город. А тебе самое место в лесу. Здесь ты сам найдешь себе пропитание.
Авраам опустил голову. Неужели он понял мои слова? Губы его искривились в жуткой гримасе, обнажив кривые клыки. Он что-то промычал, а потом резко вскинул свою маленькую лысую голову вверх и завыл.
Я вздрогнула от этого громкого, душераздирающего звука, прижала ладонь к губам и бросилась бежать. Добежав до места нашего ночлега, я позвала Мирона. Напуганный