Он указал на богатое охотничье седло, висевшее на стене.
— Не седло, а трон! — с весомой убежденностью заявил он. — Кожа — воловья, в три слоя! Серебро — не дутое, чистое, литое! Мастер из Тулы делал, по особому заказу! На этом седле хоть в бой, хоть на царский смотр! Оно коня переживет, и тебя, и внуков твоих! И сбрую всю к нему отдам. Все вместе, как есть!
Я осмотрел седло. Работа была действительно безупречной. Прочно, надежно, на века.
Сделка была заключена быстро. Алабин заломил цену, но после упоминания больной поясницы и намека на неминуемое «облегчение», охотно уступил. В итоге сговорились на триста двадцать рублей ассигнациями и сеанс лечения — это примерно 80 рублей серебром. Очень солидная сумма, но в действительности конь со сбруей и седлом стоил, пожалуй, сильно дороже. Почти все оставшиеся у меня ассигнации перекочевали в пухлую ладонь Алабина. Но я не жалел. С конем я приобрел свободу, скорость и статус.
Когда я вернулся к дому Анфисы, верхом на новом коне, она ждала меня на крыльце. Она смотрела, как я легко спрыгнул на землю, как вороной жеребец пританцовывал на месте, нетерпеливо перебирая тонкими ногами.
В ее глазах я не увидел ни сожаления о прошедшей ночи, ни ожидания обещаний. Лишь тихое, теплое восхищение.
— Кажется, — сказала она, и в ее голосе прозвучала легкая грусть, — теперь вы готовы ехать.
— Пора, — кивнул я. — Но я вернусь.
Это не было обещанием. Это было утверждением.
Вновь вскочив в седло, я тронул поводья. Буран, выгнув шею, плавно перешел на рысь. Я не оглядывался, но чувствовал ее взгляд, провожавший меня, пока стук копыт не затих за поворотом. Игната я отправил домой своим ходом еще раньше, прямо от имения Алабина.
Путь домой лежал через весь город. Я ехал не спеша, с прямой спиной, чувствуя под собой упругую мощь коня. Я был не просто мужиком в господском платье. Я был всадником.
Навстречу мне ехала крестьянская телега, и возница почтительно посторонился, давая дорогу, и при этом глядя на меня со смесью страха, зависти и уважения. Пора выходит на новый уровень!
* * *
Пермский генерал-губернатор, его превосходительство Алексей Петрович Волков, человек умный, усталый и давно познавший тщету человеческих амбиций, разбирал очередную кипу донесений.
— Что там еще? — лениво спросил он своего адъютанта.
— Пустяки, ваше превосходительство, — Верхотуров подал ему лист гербовой бумаги. — Купец второй гильдии Ерофеев из Кунгура жалуется на некоего простолюдина, что якобы опутал злыми чарами вашего покорного слугу.
Губернатор пробежал глазами по витиеватым строчкам, полным раболепных заверений и плохо скрытой злобы.
— Поручик, — он поднял на адъютанта тяжелый, проницательный взгляд. — Я ценю вашу преданность и острый ум. Но что, черт возьми, за истории доходят до меня из этого вашего Кунгурского уезда? Что за мужик смог «затмить вам разум» до такой степени, что о вашем здравии печется этот торгаш?
Илья Васильевич не смутился. Он ждал такого вопроса.
— Место там, ваше превосходительство, необычное. Я бы даже сказал — уникальное, — спокойно ответил он. — И люди там появляются под стать месту. Я позволил себе на свои средства приобрести там небольшой участок леса. Для опытов.
— Опытов? — в голосе губернатора прозвучал интерес. — Какого рода?
Вместо ответа Верхотуров сделал короткий, едва заметный жест рукой. На массивном письменном столе, в шаге от локтя губернатора, лежало тяжелое металлическое перо для бумаг. Оно дрогнуло. Медленно, противоестественно, нарушая все законы физики, оно проехало по полированному дереву пару дюймов и замерло.
Губернатор отшатнулся в кресле. Его усталость как рукой сняло.
— Что… это было? — выдохнул он.
— Это, ваше превосходительство, результат посещения того самого леса, — ровным голосом пояснил Верхотуров. — Там, в земле, таится сила. Дар. Но он слеп и дик. А тот простолюдин, Михаил, о котором пишет купец… он единственный, кто понимает природу этой силы. Он проводник. Наставник.
Губы губернатора скривились в сложной усмешке — смесь азарта, жадности и страха.
— Такой… дар… — медленно произнес он, глядя на перо. — Его можно приобрести?
— Не всякому он дается, — осторожно ответил Верхотуров. — Мне повезло. Десяткам других, что живут там — нет. Процесс непредсказуем. И смертельно опасен без проводника.
Губернатор откинулся на спинку кресла, барабаня пальцами по столу. Мысли его работали стремительно. Новая, неконтролируемая сила на его территории — это угроза. Но сила, взятая под контроль — это невиданная власть.
— Хорошо, Верхотуров. Я даю вам добро. Займитесь этим… феноменом. Лично. Но я хочу знать все. И держать руку на пульсе, — он помолчал и криво усмехнулся. — А в знак моей благосклонности, привезите мне оттуда… каких-нибудь диковинок. Вроде той, что вы мне уже дарили.
Он щелкнул «вечным огнивом». Язычок оранжевого пламени весело вспыхнул в полумраке кабинета.
— Будет исполнено, ваше превосходительство.
Верхотуров уже собирался откланяться, когда дверь кабинета приоткрылась и в щель просунулась бледная физиономия писаря.
— Ваше превосходительство… там… купец Ерофеев. Просится по делу чрезвычайной важности! Говорит, от этого зависит безопасность всей губернии!
Губернатор, заинтригованный до предела, махнул рукой.
— Пустить.
Дверь распахнулась, и в кабинет, шатаясь, ввалился Василий Захарович. Он был страшен. Сюртук его был смят и забрызган дорожной грязью, лицо осунулось, глаза лихорадочно блестели. Но самое жуткое было в его волосах и бороде. Они были испещрены черно-фиолетовыми разводами, словно он окунул голову в чан с чернилами.
Не обращая внимания на адъютанта, он рухнул на колени перед губернаторским столом.
— Ваше превосходительство! Спасите! Погибаем! — завыл он. — Демоны в Кунгуре! Демоны во плоти!
Верхотуров и губернатор переглянулись.
— Спокойно, купец. Говорите по порядку, — властно произнес Волков.
И Ерофеев заговорил. Сбивчиво, захлебываясь от ярости и ужаса, он вывалил все. Про колдуна-простолюдина, что швыряется молниями. И про князя-изверга Голицына, что подчиняет себе чужое тело, заставляя хлестать себя по щекам и… выливать на голову чернила.
— Оба! Оба чудовища! Один бьет снаружи, другой грызет изнутри! Нет от них спасения!
Когда он договорил, в кабинете повисла тяжелая тишина. Губернатор медленно повернул голову к своему адъютанту. Его взгляд был холоден, как сталь. Он увидел, как Верхотуров, получивший свой «дар», тоже мог оказаться чудовищем.
— Илья Васильевич, — произнес он медленно, чеканя каждое слово. — Как