Январь 1938 года. Владивостокская крепость, Амурский залив.
Перед трибуной во льду замёрзшего Амурского залива начиналось действо, охарактеризованное Лёхой Хреновым, как «очковтирательство и показуха», хотя в документах было написано «проверка боеготовности частей флота». Мороз щипал лица, пар клубился над толпой, ушанки и папахи покрылись инеем, но взгляд всех был прикован вниз, к действию, разворачивающемуся на льду Амурского залива.
Напротив трибуны, в трёх-четырёх километрах от берега, возвышались целые ряды ледяных фигур. Их старательно покрасили в разные цвета: зелёные кубы должны были изображать танки, вытянутые серые громады — корабли, а кое-что напоминало то ли броневики, то ли фантазии скульпторов, вдохновлённых партсобранием. В любом случае «противник» стоял готовым к разгрому.
И тут с сопок разом грохнули береговые батареи. Звук ударил в уши так, что присутствующие вздрогнули, а у особо чувствительных даже на секунду потемнело в глазах. Эхо прокатилось по всему заливу, и в следующее мгновение воздух наполнился хлопаньем крыльев. Все городские пернатые, от сизых голубей до ворон, с криком взметнулись в небо. Одновременно, словно сговорившись, они устроили внезапную воздушную атаку. Под это неожиданное птичье бомбометание попали и ответственные товарищи на трибуне. Некоторые тихо выругались сквозь зубы, иные, сохраняя серьёзный вид, украдкой счищали свежее гуано с шинелей и шапок.
Товарищ Смирнов, напротив, осклабился во всю ширину лица, глядя, как на льду рвутся снаряды и с грохотом разваливаются нарисованные враги.
А затем для публики, чеканя шаг по снежному плацу, торжественным маршем прошли роты моряков — чёрные бушлаты, белый иней на шапках, винтовки на плечах, сверкающие в морозном солнце внушали веру в непобедимость Красного флота.
Над бухтой с торжественным рокотом появились двенадцать новейших бомбардировщиков ДБ-3. Они шли плотным строем, ровно, блестя белым камуфляжем. Сверху их прикрывала группа бипланов-истребителей.
На небольшом удалении от трибуны пара истребителей отделилась, зажгла красные дымовые шашки и исполнила перед собравшимися каскад фигур высшего пилотажа. Перевороты, петли и виражи сменяли друг друга непрерывной чередой. Красные струи дыма прорезали небо над бухтой, и даже самые серьёзные начальники невольно заулыбались.
Из-за серых сопок, будто вынырнув из зимнего марева, показалась эскадрилья стремительных машин. Двенадцать СБ шли плотным строем, моторы гудели единым басом, от которого у зрителей задрожало в груди. Побелённые крылья с алыми звёздами блеснули на солнце, и строй проскользнул над бухтой, словно гигантский косяк снежных птиц. На дальнем краю бомболюки разом раскрылись, и вниз посыпались десятки бомбочек, превращая «ледяного врага» в кашу. Покрашенные танки и корабли с грохотом капитулировали, словно картонные декорации, облитые кипятком. Буржуазные эскадры и фашистские армады позорно разваливались без боя. Самолёты неторопливо и красиво развернулись, будто на параде, словно одним своим видом намекали зрителям, что враг повержен и угроза Стране Советов ликвидирована.
Январь 1938 года. Владивостокская крепость, Амурский залив.
После бомбометания, когда ледяные фигуры на заливе были разнесены в крошево и над водой ещё висели клочья дыма, товарища командующего пригласили в крепостную столовую. Новый хозяин флота с важным видом заявил, что желает лично оценить серьёзность организации питания краснофлотцев.
И тут будто по волшебству на столах появилась нарезка из трёх сортов рыбы — жирная кета с розовыми волокнами, янтарная сёмга и бледно-золотой осётр. За ней сразу последовали блюда с красной икрой, насыпанной щедрыми холмами в фарфоровые розетки, и словно для полноты картины подали огромного камчатского краба. Рядом на серебристых блюдах застыли ломтики холодца из налима, тонкие рулеты из угря и копчёная корюшка, которая пахла весной и дымом.
Девушки-подавальщицы — молодые, нарядные, в ярких платьях и крахмальных передниках, и на фоне суровой крепости они смотрелись прямо из сказки.
Самая бойкая из них, смуглая и румяная, поставила перед командующим блюдо с крабовыми клешнями и, встретившись с ним взглядом, вдруг зарделась, но глаз не опустила. Напротив — чуть склонила голову набок, прищурилась и едва заметно состроила глазки.
В следующее мгновение её подол мягко зашуршал о скамью, а ладонь командующего, как бы случайно, легла на её крепкий, упругий зад. Девушка не отстранилась — только плечи дрогнули, а щёки запылали ещё ярче.
— Экий вы шалун, — выдохнула она почти неслышно.
А когда к столу поднесли пузатую бутылку грузинского коньяка и всем налили «боевые сто грамм», Смирнов, уже не таясь, осклабился во всю ширину лица и поднял рюмку.
— Да, товарищи, вижу процесс питания воинов-краснофлотцев поставлен исключительно ответственно!
Никто, разумеется, не осмелился уточнить, что обычный краснофлотец в этот день пообедал прекрасной перловкой с килькой.
Январь 1938 года. Уссурийский залив.
После обеда товарищи высшие командиры, укутанные в меха и шинели, уселись в поданные аэросани. Моторы взвыли, винты закрутили снежную пыль, и машины, подпрыгивая на неровностях, с ветерком рванулись по льду. Двадцать километров пути, что караван, ведомый «Красным Октябрём», преодолевал с утра, аэросани пролетели по заранее расчищенной дороге за какие-то полчаса — словно насмешливо показав разницу между скоростью техники.
Командующих с группой сопровождения разместили на мостике флагманского эсминца «Сталин».
Казалось, сама погода решила подыграть морякам. Свинцовые тучи рассеялись, и тяжёлый, серый залив преобразился. Лёд блестел голубыми переливами, море разгладилось до лёгкой ряби, и солнце, яркое и приветливое, словно тоже участвовало в манёврах. Оно заливало светом корабли, флаги и лица людей, превращая суровый поход в торжественный парад.
Дореволюционные «Новики» ловко перестроились в кильватерную колонну и продемонстрировали слитное отражение агрессии. Щеголяющие ещё царской клёпкой корабли с тёмно-серыми корпусами, сверкая на редком январском солнце, размеренно двинулись в колонне и слитно дали три залпа. Грохот ударил по заливу, клубы дыма потянулись над морем. Снаряды усвистали куда-то за горизонт, а на мостике инстинктивно пригнулись. Глава всех морских сил Союза, однако, только кивнул, словно подтверждая: «Да, неплохо, неплохо…».
Из-за мыса медленно показался сторожевик, таща на длинном буксирном тросе пароход-дедушку. С виду пароход был метров восемьдесят длиной — старый, ещё дореволюционный «Какаси-Мару», в годы Гражданской войны таскал японские войска во Владивосток, затем пароход застрял во льду, а после отступления интервентов трофей достался нарождающейся советской власти.
На боку старого «дедушки»-парохода, где свежая чёрная краска пошла гламурными разводами по ржавчине, белой известкой намалевали ещё один лозунг. Видимо, идея шла от флотских комиссаров и изначально планировалось широко лизнуть товарища Смирнова в его политический зад:
«СЛАВА Политуправлению РККА!»