Но самое смешное вышло на заводе №197 Наркомата электропромышленности, где делали рации и СПУ. Лёха, не сомневаясь и вспоминая всё, чему его учили в университете в прошлой жизни, вывалил целый набор слов и идей — кварцевые резонаторы, модульные конструкции, амплитудно-частотная модуляция. Главного инженера это привело в совершенное возбуждение. Тот просидел с ним час, после чего поднял глаза и сказал с искренним восхищением:
— Молодой человек, мы предпримем все меры и думаю к в течении двух недель отгрузим вам три комплекта переговорных устройств, тем более у вас такая серьезная бумага. Но… Но вам срочно надо на физический факультет! Совершенно напрасно такой талант в землю закапывать… в смысле в небесах… летать.
— Я там был, но меня выгнали, — философически пожал плечами Лёха.
— Вас? За что же?
— Да, дочку декана трах… натя… отлюбил вобщем не вовремя… — ответил наш хулиган с абсолютно серьёзной физиономией.
Глава 10
Любовь и разлука
Январь 1938 года. Ходынка — Центральный аэродром имени М. В. Фрунзе, окраины города Москвы.
Двадцатичетырёхлетний капитан авиации ВМФ, а ныне командир сводной группы, с прищуром осматривал своё «войско», выстроившееся в короткий и не слишком ровный строй на утреннем морозце. Перед ним стояла самая что ни на есть странная компания, какую только можно было собрать в условиях флота и Большого террора.
Две недели в поезде Владивосток — Москва сделали своё дело. Он уже знал каждого и, не сомневаясь, перетасовал экипажи. В душной вагонной атмосфере обсуждалось всё — от баб и футбола до того, кто и как ухитрился попасть в добровольцы. За стаканами разведённого спирта и под закуску из тушёнки, сухарей и вокзальных пирожков они делились историями — кто чем живёт и за что его отправили в командировку.
В этой компании Лёха почувствовал себя почти родным, чем-то вроде маленькой «семьи из девяти мужиков», как он сам пошутил, объединённой общей дорогой и будущей войной. Шутку, правда, не слишком оценили.
Их группу решили отправить не обычным порядком, как это делалось с прежними партиями, когда экипажи вместе с разобранными самолётами отправлялись эшелонами по железной дороге до Алма-Аты и там уже собирали и отправляли своим ходом или везли на грузовиках по безумному тракту.
Наркомат ВМФ выпендрился и организовал им перегон своим ходом, точнее перелёт через всю страну по маршруту Москва — Оренбург — Караганда — Алма-Ата — Урумчи — Ланьчжоу.
На подготовку машин ушло почти две недели. Даже с его бумажками, энергичностью и привычкой ускорять процесс «правильными» подарками — дел оказалось слишком много. Лёха рвал жилы, спорил, требовал, выпрашивал, подмазывал.
И всё равно в итоге Лёхиного осетра пришлось сильно урезать. Он хотел довести всё до совершенства, но и так самолёты вызвали бы зависть у любого толкового наблюдателя.
Все три машины сияли башенными турелями МВ-3 со ШКАСом, утопленными в фюзеляж и снабжёнными аэродинамической компенсацией.
Снизу теперь красовались новые люковые установки с перископическим прицелом ОП-2, где пулемёт управлялся системой тяг. Кто-то, хотя это был Хренов, не удержался и аккуратно вывел в формуляре перед официальным названием жирную букву «Ж», подарив установке новое имя.
Шаровая установка у штурмана с одиночным ШКАСом давала куда более широкий сектор обстрела и заметно уменьшала задувание в кабину. А вкупе с новыми трёхлопастными винтами изменяемого шага и отполированной поверхностью крыла самолёт словно преобразился, приобретя иной, куда более грозный и современный облик. Пара бомбодержателей позволяла вешать груз на наружную подвеску. Но главное — завод №197 не подвёл, и теперь экипажи всех трёх машин наслаждались хрипами радиостанции и могли что-то прокричать в СПУ. Выяснилось, что самое сложное в советских условиях — это достать экранированный провод. Лёхе например не удалось.
Он не стал долго раздумывать и усадил своё «войско» рядом с заводской бригадой, наладив подобие конвейера. Стрелок, переквалифицированный в радиста, бывший техник, первым тянул провод. За ним второй радист, тоже из механиков, аккуратно обматывал его медной фольгой. Следом шёл бывший зампотех эскадрильи, а ныне стрелок-радист Лёхиной СБ-шки, записанный в добровольцы, чтобы ускользнуть от участи «врагов народа». В паре с ним работал Лёхин штурман — они аккуратно переплетали поверх фольги оголённым проводом. Самое некритичное дело досталось, как выразился штурман, «наименее ценным деталям самолёта» — паре лётчиков, которые туго и без складок закатывали всё лакотканью и в заключение оставшийся «бездельник» фиксировал изделие, обматывая его суровыми нитками. Оказалось, что такая работа сближает не хуже пьянки в транссибирском экспрессе.
Лёха не ограничился одной лишь «мотаниной» проводов. Сначала он довёл до белого каления всех вокруг, пока не достал партию конденсаторов и пару дросселей. Их вкрячили прямо в цепь питания, и моторный визг в наушниках сразу стал тише. Следующим пунктом стали комплекты экранированных свечных колпаков, какие обычно ставили только на особо важные машины. Чего Лёхе это стоило, история умалчивает, но по его нервному виду можно было догадаться — немалого. Когда их наконец поставили, треск будто ножом срезало.
Самое хитрое Лёха подсказал сам, вспомнив из будущего. Он объяснил, что экраны нужно сажать на массу только в одной точке и как можно ближе к источнику питания, что бы избавиться от паразитных наводок, а не лепить их к корпусу где попало. Заводские мужики сперва посмеялись, но потом проверили и обомлели — шумов стало заметно меньше.
Эффект оказался приличный, хотя чуда не произошло. Всё равно кое-что шипело и трещало, но теперь хотя бы стало слышно, что говорит командир, а не только угадывать по реву, что он что-то там орёт.
«Я тебя слепила из того, что было, а потом неделю руки с мылом мыла», — немного грустно пробормотал наш герой.
Теперь эти самолёты стояли в ряд на заснеженном поле, сверкая обшивкой, и даже чёрные пятна масла на белом насте казались уместными. Экипажи приплясывали на месте, грелись дыханием и кутаясь в лётные куртки. Морозец бодрил, щипал щёки и уши, заставляя всех поёживаться.
Когда вроде всё уже было готово, прилетел новый приказ. Из Москвы велели срочно, СРОЧНО перегнать машины на Ходынское поле. Лёха только хмыкнул, прочитав обоснование. Самолётам-то всё равно, полчаса полёта — не срок. А начальству, что сидело на Воздвиженке, куда удобнее за двадцать минут домчать на парадную Ходынку, чем трястись два-три часа в щёлковские ебеня.
На аэродроме Ходынское поле их уже ждали. Снег скрипел