— Командир! Не волнуйся ты так, никакие жопсы не случатся! Нормально прокладку сделаем! — внёс своё видение проблемы Жопсов штурман.
23 февраля 1938 года. Небо над базой авиации Мацуйяма императорского флота Японии, город Тайхоку (нынешний Тайбэй).
По сигналу ракеты двадцать восемь тяжело нагруженных бомбардировщиков один за другим рванулись с полосы и медленно, с гулом, начали карабкаться вверх. Воздух становился всё прозрачнее и суше, город под крыльями утонул в дымке. Наконец стрелка альтиметра застыла на пяти с половиной тысячах метров.
Лёха даже не сомневался — щёлкнул тумблером и дал команду экипажу в переговорное:
— Надеть кислород! Доложить.
Одной рукой он нацепил маску, подтянул ремешки и подогнал её по морде. Баллон радостно пшикнул ему в нос, запуская в ноздри холодную струю. Дышать стало легче, даже как будто веселее.
— С какой же, чёрт побери, высоты эта самая зона смерти начинается? — пробормотал Лёха, подтягивая маску по лицу. — Читал же про этих восходителей на Эверест. Вроде выше какой-то отметки организм сам себя жрать начинает, лишённый кислорода и возможности восстановиться. Тысяч семь или восемь… А на пяти с половиной вроде у них базовый лагерь был⁈ Вот, ни хрена не помню. — он фыркнул в маску и покачал головой.
Он искренне удивлялся этим вывертам советской бюрократической машины, ухитрившейся отправить самолёты в Китай без кислородного оборудования, словно здесь предстояло летать не на высотах, а опылять рисовые поля. Лёха стоял насмерть и добился, чтобы все три его машины были укомплектованы полностью. Вот правда, где и как потом заправлять баллоны — отдельный вопрос, но об этом он решил подумать уже после вылета.
А сейчас, когда строй шёл на пяти с половиной тысячах, у большинства пилотов группы сердца били учащённо, в ушах звенело, голова кружилась, веки тяжело тянули вниз. Клонит ко сну, тело ватное — первые признаки кислородного голодания. В такой обстановке нельзя было рассчитывать ни на дисциплину, ни на лозунги — только на собственную выносливость, закалку и упрямое желание дотянуть до цели.
Облачность под крылом постепенно редела, рвалась на клочья, и вот уже сквозь просветы мелькнула голубая полоска Тайваньского пролива. Она сверкнула холодным светом, а за ней выплыл сам остров — огромный, зелёный, словно изумруд с жёлтыми вкраплениями, вставленный в безбрежную гладь океана.
Группа прошла севернее Тайваня, затем вся армада синхронно развернулась вправо. Моторы притихли, сбавив обороты, и началось плавное снижение. Лёха поднял своё звено чуть выше, чтобы лучше видеть всю картину, скользнул взглядом по строю и пересчитал силуэты — все на месте, никто не отстал.
Истребителей в небе не было. Но впереди их ждал другой враг — облака. Слой тянулся плотной стеной, закрывая цель. Снижение такой тяжёлой, нагруженной группы было рискованным, а бомбить сквозь облака, полагаясь лишь на счисление, означало промахнуться.
И вдруг облака словно рукой раздвинуло — открылось светлое «окно», и впереди по курсу чётко проступил город. Чуть в стороне виднелся аэродром. На земле всё лежало открыто, как на ладони. Выстроенные в два ряда самолёты, серые контейнеры, ещё не распакованные, и белые цистерны, тесно приткнувшиеся к ангарам.
Основная база японских военно-воздушных сил выглядела по-настоящему внушительно. Ни малейшей маскировки, ни сетей, ни укрытий. Всё стояло под солнцем открыто и нагло, словно противник чувствовал себя в полной безопасности. Это делало цель ещё соблазнительнее.
Цель приближалась стремительно. На крыльях самолётов внизу уже проступали алые круги, и казалось, что они смотрят прямо в небо, как глаза.
Передовая девятка под командованием Полынина почти синхронно открыла люки. Череда чёрных точек посыпалась вниз, и через несколько мгновений земля вздрогнула, разорвалась клубами дыма и огня. Вторая девятка повторила атаку в точности.
Лёха сжал тангенту, голос зазвенел в наушниках экипажа:
— Валентин! Передай нашим — кидаем, когда я открою люки. Саша, Хватов, целься в цистерны.
— Принял, командир, — спокойно отозвался Хватов. Через несколько секунд добавил: — На боевом.
Машину слегка качнуло, и Лёха почувствовал, как бомбы сорвались вниз. Он, затаив дыхание, отсчитывал время. Ещё миг — и его бомбы исчезли в адском пламени. Там, внизу, рвались цистерны с горючим. Один за другим в небо ударили фонтаны взрывов, и пламя закрутилось, слизывая ангары и контейнеры.
В это время воздух прорезали шапки чёрного дыма — проснулись зенитки, небо загудело рваными хлопками. Но было поздно, удар уже нанесён.
— Командир, хорошо горит! — голос стрелка прозвучал радостно, но тут же в нём проступила тревожная нить, — вижу взлёт звена с аэродрома японцев.
Не успел Лёха ответить, как в эфир вплёлся голос Хватова, сухой и резкий:
— Второй борт слева-впереди дымит. Из левого двигателя так и прёт чёрный шлейф…
Глава 13
И летели нахрен самураи!
23 февраля 1938 года. Небо над базой авиации Мацуйяма императорского флота Японии, город Тайхоку (нынешний Тайбэй).
Садаки Акамацу, всё ещё младший лейтенант флота Его Императорского Величества, сидел в кабине своего истребителя Mitsubishi A5M, прозванного «Кюроку кансэн» — «палубный девяносто шестой». Самолёт ревел, рвался вверх и дрожал, будто тоже был навеселе. Взлетел он, как обычно, не совсем трезвым, и теперь винт перед глазами превращался в пульсирующее солнце, в котором чудилась мягкая тень — новенькая Сина-Онна, его сегодняшняя богиня с тонкой шейкой и чёрными глазами.
— Садаки-сан, — сказал он себе вслух, глотая пересохшим горлом воздух. — Ты снова пьян, и похоже, в дрова.
— Вовсе нет, — тут же возразил другой голос, внутри головы. — Это не пьянство, это способ чувствовать небо. Без сакэ оно скучное, как нотации этой престарелой сушёной воблы нашего командира.
— Но ведь тебя только что разжаловали! Ты опять самый младший лейтенант, как после училища! И тебя выгнали с авианосца! — настаивал первый голос, звучавший почти как заядлый трезвенник. — И если ты сорвёшь и это задание, в этот раз пошлют убирать навоз за свиньями!
— Да плевать я хотел, — ухмыльнулся второй, мысленно разливая что-то в маленькие пиалочки. — Вон они, бомбардировщики. Русские. Большие, жирные утки. Нужно только подтянуться поближе и… бабах!
Садаки Акамацу презирал дисциплину и нарушал все традиции японского флота. Чувствуя себя воином-одиночкой, он был вопиющим позором морских лётчиков флота микадо. Постоянная заноза в заднице у командования, он и правда был недавно разжалован и снова стал младшим лейтенантом. А если добавить