Он отработал ручкой, выравнивая машину и чувствуя, как истребитель вцепился в воздух, набирая скорость. Пот струился по вискам, глаза щипало — то ли от перегара, то ли от солнца. Садаки покрутил головой, выискивая своих. Они прилично отставали.
— Ты не справишься, — холодно произнёс первый голос. — У тебя руки дрожат.
— Скажи лучше, какой шишкоголовый сделал неубирающимися копыта на этом истребителе! Столько скорости теряю! — заорал второй. — Я всегда справлялся! Даже когда глаза не открывались вовсе! А дрожь только приносит нужное рассеяние пуль.
Будучи отправленным флотом на Тайвань летать с берегового аэродрома, бравый лейтенант возмутился несправедливостью и компенсировал всё это реками сакэ. Раздолбай постоянно околачивался в ближайших борделях, откуда его буквально вытаскивали, чтобы отвезти на аэродром. Он часто садился в самолёт в страшном похмелье, а то и вообще в стельку пьяный.
Сегодня его буквально сдёрнули с симпатичной китаяночки — ой, сина-онна — эй, китаянка. Ворвавшись на аэродром в кузове грузовика, набитого гогочущими проститутками, он влез в первый попавшийся самолёт и взлетел, пытаясь догнать уходящие в вышине бомбардировщики.
Командир эскадрильи орал ему вслед, но Садаки даже не слушал. Он взлетал поперёк поля, стараясь не задеть горящие обломки и не попасть в воронки от бомб.
Аэродром превратился в огненный ад. Выстроенные ровными рядами ещё вчера грозные самолёты сегодня пылали яркими факелами. На окраине в небо поднимался ревущий столб огненного пламени. Проституток сразу как будто ветром сдуло из кузова. Куда они делись, Акамацу бы не смог внятно объяснить. Как и то, где и когда он их вообще раздобыл.
— Помнишь? — торжествующе хрипел второй голос. — На той неделе, две китайские птички одним махом!
— Но сейчас другое дело, — напоминал первый. — Вылет в погоню за пропущенными бомбардировщиками, и ты успел опохмелиться! Два часа назад сказал, что готовишься к полёту, а сам бессовестно дрых в борделе! Смотри, сколько их! Штук двадцать пять, идут красивым строем и как быстро, а вон ещё три самолёта догоняют.
— Тогда я их собью. Или умру красиво, — ответил второй. — Самурай должен быть готовым умереть красиво.
— Садаки-сан, — сказал первый голос почти печально. — Ты превращаешь небо в бордель и кабак одновременно.
— А какое оно ещё должно быть? — усмехнулся второй.
Истребитель рвался вверх. Садаки чувствовал, как мышцы наливаются силой, сердце колотится неровно, а в глазах мелькают чёрные мушки. Казалось, Сина уже не танцует, а тянется к нему рукой — нежной, но холодной.
Он потянул ручку и толкнул машину ещё выше, прямо навстречу строю чужих бомбардировщиков, не зная, выпадет ли сегодня везение на его сторону или нет.
Перед пропеллером снова совершенно бесстыдно голой танцевала та самая новенькая сина-онна. Она, смеясь, изгибалась, будто привязанная к дикому барабанному бою мотора.
— Сина, подожди, не мешай, — пробормотал он, сжимая ручку. — Я только собью пару русских, и мы снова будем вместе.
23 февраля 1938 года. Небо над Тайваньским проливом.
Дымящий самолёт впереди стал заметно сдавать, разрушая ровный строй. Пламени не было видно, но тёмный хвост дыма тянулся за ним, как верёвка отчаяния.
— Командир! У подранка левый мотор, похоже, встал! Идёт на одном! — раздался голос штурмана в шлемофоне.
Лёха, услышав, как всегда мысленно сплюнул. Да, СБ мог держаться на одном моторе, теряя скорость и чаще всего и высоту. И главное, если судьба не против, и если пилот за штурвалом не слабак. Это был тот самый случай, когда всё зависит от тысячи мелких причин.
Он невольно вспомнил, как накануне сел с карандашом и картой, просчитал всё на всякий случай. С пяти тысяч бомба летит вниз почти сорок секунд, пролетает около двух километров вперёд по курсу, и при всём старании штурмана рассеяние будет метров триста, а то и пятьсот по дальности, плюс метров двести бокового сноса. Вот где сомкнутый строй имеет смысл — ковровое бомбометание по ведущему, хотя бы какая-то гарантия попадания.
В обороне же пользы от него пока было куда как меньше. При наличии мощных турелей и пушек это имело бы смысл, но ШКАС, при всём Лёхином уважении, оставался слишком лёгким аргументом.
Его испанский опыт буквально кричал в уши, что пока у противника нет подавляющего преимущества в скорости и пока они ходят с парой мелких пулемётов, нужно маневрировать, уходить из прицела, сбивать атаки и открывать нападающих под очереди хвостовых стрелков.
Лёха посмотрел на приближающийся отстающий борт основной группы и нажал тангенту.
— Валентин, передай по рации нашим — одиннадцатому и тринадцатому — пусть выравнивают скорость и становятся слева и справа от отстающего. Тридцать шестой это, вроде самолёт Клевцова. Я замыкающим пойду и чуть отстану, оставлю себе место для манёвра.
Внимательный читатель может решить, что у Лёхиного самолёта должен красоваться бортовой номер двенадцать, и окажется в корне неправ. На борту белой краской гордо сияли цифры двадцать три. Ему, в отличие от основной группы, позволили выбрать любые, и когда Рычагов удивлённо поинтересовался, почему именно так, Лёха, не моргнув глазом, выдал ответ в духе Никулина из «Операции Ы»:
— Чтобы никто не догадался! — хотя на деле он просто спросил у командиров звена, какие номера те хотят.
На такую аргументацию у Павла Васильевича вопросов не нашлось.
Хренов слегка потянул штурвал, глядя, как вся его тройка самолётов вытягивается в нестройный ромб.
— Валентин! Я отстану чуть и крутану пару виражей, посмотри, преследователей не видно? — Лёха дал крен влево, чтобы стрелку было видно вниз.
Через некоторое время, когда самолёт снова лёг в горизонтальный полёт, в шлемофоне раздался голос стрелка:
— Командир, ниже и пока далеко вижу пару точек. Идут в набор.
Чёрт! Лёха выругался сквозь зубы так, что даже в маске это прозвучало неприлично. Самое время дать газ, перевести машину в пологое снижение и на облегчённом после сброса бомб самолёте просто уйти от этих японских преследователей. Но дымящий борт терял скорость.
Лёхе вспомнилась «гонка эстонских гончих», когда они с Николаевым также драпали от итальянских «Фиатов» и также через пролив.
23 февраля 1938 года. Небо над Тайваньским проливом.
С самого взлёта «Клод»