Она сделала паузу, затем добавила тише:
– И, возможно, потому что даже такие люди, как я, могут учиться и меняться. Пусть и слишком поздно.
Элиас не знал, что ответить на это признание. Часть его всё ещё видела в Мойре манипулятора, использующего показное раскаяние для достижения своих целей. Но другая часть, та, что прошла через процедуру интеграции и научилась видеть множество оттенков в одной личности, допускала возможность, что Мойра действительно пришла к новому пониманию через опыт поражения и заключения.
– Я предоставлю Комиссии вашу информацию о резервных объектах, – сказал он, возвращаясь к официальному тону. – Что касается вашего условия о сохранении исследовательских данных для научного анализа, я лично прослежу, чтобы оно было выполнено.
Мойра кивнула, принимая возвращение к формальности.
– Спасибо, – сказала она. – И, Элиас… независимо от того, что ты думаешь обо мне и моих методах, знай, что я горжусь тем, кем ты стал. Не как моим экспериментом, а как личностью, которая превзошла все ограничения, наложенные на неё – мной, обстоятельствами, даже самой природой человеческого сознания.
Элиас кивнул, не в силах полностью отвергнуть это признание, но и не готовый принять его как искреннее. Время покажет, была ли Мойра Девлин способна к настоящему изменению или это была лишь очередная адаптация, очередная маска, надетая для достижения скрытых целей.
– Она действительно предоставила все данные? – спросила Сера, когда Элиас вернулся в Центр исследования и терапии памяти после визита в тюрьму.
Они сидели в его кабинете, изучая информацию, полученную от Мойры и уже прошедшую первичную проверку технической командой Комиссии.
– Похоже на то, – ответил Элиас, просматривая отчёт. – Координаты резервных объектов подтверждены спутниковыми снимками, коды доступа работают, первичное сканирование баз данных показывает, что они действительно содержат исследовательские материалы по проекту «Мнемозин-Гамма».
– Странно, – задумчиво сказала Сера. – Я ожидала большего сопротивления, попыток торга или манипуляции.
– Я тоже, – признался Элиас. – Но Мойра кажется… изменившейся. Более рефлексивной, менее догматичной. Она даже признала фундаментальные ошибки в своём подходе к технологии памяти.
Сера подняла взгляд от документов, её лицо выражало скептицизм.
– Ты веришь, что она действительно изменилась? – спросила она. – После всего, что было?
Элиас задумался, пытаясь сформулировать ответ, который бы отражал сложность его чувств.
– Я думаю, что возможность изменения есть у каждого, – наконец сказал он. – Даже у таких людей, как Мойра Девлин. Но я также думаю, что настоящее изменение требует времени, тяжёлой внутренней работы и, обычно, серьёзных катализаторов.
Он сделал паузу, вспоминая свой разговор с Мойрой.
– Возможно, её арест, потеря всего, что она создавала десятилетиями, стали таким катализатором. Или, возможно, это просто новая стратегия, адаптация к изменившимся обстоятельствам.
– Время покажет, – кивнула Сера, возвращаясь к документам. – А пока у нас есть более насущные задачи. Подготовка к рейдам на резервные объекты, анализ конфискованных данных, и, конечно, продолжение нашей работы с пациентами.
– Говоря о пациентах, – сказал Элиас, переключая дисплей на другой файл, – результаты последней серии клинических испытаний нашей терапевтической процедуры интеграции выглядят многообещающе. Девяносто два процента пациентов показывают значительное улучшение по шкале когнитивной стабильности, восемьдесят семь процентов сообщают о снижении диссоциативных симптомов.
– Особенно хорошие результаты в группе посттравматических состояний, – добавила Сера, изучая данные. – Похоже, наш подход «интеграции» вместо «подавления» травматичных воспоминаний действительно работает.
Элиас кивнул, чувствуя профессиональное удовлетворение. Их терапевтический метод, разработанный на основе его собственного опыта интеграции противоречивых воспоминаний, помогал людям справляться с травмами, не стирая их опыт, а помогая принять его как часть более широкой, более сложной жизненной истории.
– Что дальше? – спросил он, откидываясь в кресле. – После рейдов на резервные объекты, после анализа данных Мойры?
Сера задумалась, её взгляд стал отстранённым, устремлённым куда-то за пределы комнаты, в возможное будущее.
– Я думаю о расширении применения нашей терапии, – сказала она. – Не только для «составных субъектов» или людей с ПТСР, но и для пациентов с ранними стадиями нейродегенеративных заболеваний. Есть предварительные данные, указывающие, что наш метод интеграции может помочь замедлить прогрессирование болезни Альцгеймера, создавая дополнительные нейронные пути для доступа к воспоминаниям.
– Иронично, – заметил Элиас. – Именно с этого начиналась работа Мойры – с попытки спасти меня от нейродегенеративного заболевания. Круг замыкается.
– Но с фундаментальным отличием, – возразила Сера. – Мы не стремимся заменить личность пациента искусственной конструкцией. Мы помогаем им сохранить доступ к собственным воспоминаниям, укрепить собственную идентичность.
– Согласен, – кивнул Элиас. – И это ключевое различие. Не контроль, а поддержка. Не замена, а усиление. Не создание новой личности, а сохранение существующей.
Он встал и подошёл к окну своего кабинета, выходящему на территорию Центра. Вечернее солнце окрашивало сад в тёплые золотистые тона, создавая мирную, почти идиллическую картину. Пациенты прогуливались по дорожкам, разговаривали на скамейках, занимались йогой на специальной площадке. Люди, чьи личности были фрагментированы, но теперь находились на пути к интеграции и исцелению.
– Знаешь, что сказала Мойра? – спросил он, не поворачиваясь к Сере. – Что моя способность интегрировать противоречивые части моей личности обусловлена не её технологией, а эмоциональными связями, которые я сформировал. С тобой, с Марселем, с другими людьми, которые поддерживали меня в процессе исцеления.
Он почувствовал, как Сера подошла и встала рядом, её присутствие было тёплым и утешающим.
– В этом она права, – тихо сказала Сера. – Мы не существуем в вакууме. Наши личности формируются и поддерживаются через отношения с другими. Это основа человеческого опыта – быть узнанным, понятым, принятым другим сознанием.
Элиас повернулся к ней, изучая её лицо, которое стало таким знакомым, таким важным для него за последние месяцы.
– Я не знаю, кем бы я стал без тебя, – сказал он. – Без твоей поддержки, без твоего понимания, без твоей веры в меня даже тогда, когда я сам не знал, кто я такой.
Сера мягко коснулась его руки, их пальцы переплелись в естественном, привычном жесте.
– Ты бы нашёл свой путь, – сказала она. – Ты сильнее, чем думаешь. Но я рада, что была рядом. И что продолжаю быть рядом.
Они стояли у окна, глядя на мирный сад и пациентов, каждый из которых проходил свой путь интеграции и исцеления. Работа была далека от завершения – впереди ждали рейды на резервные объекты, анализ данных Мойры, разработка новых терапевтических протоколов. Но в этот момент, в тихом кабинете, освещённом лучами заходящего солнца, Элиас чувствовал странное спокойствие и уверенность.
Он был не просто суммой своих воспоминаний, не просто искусственной конструкцией, созданной в лаборатории. Он был чем-то большим – личностью, сформированной не только прошлым опытом, но и выборами, сделанными в настоящем, отношениями, построенными