Из этого короткого рассказа становится вполне очевидно, как непросто было разобраться в то во всех смыслах смутное время, за кем правда и кто имеет реальные политические перспективы. Поэтому с высоты нашего знания последующей истории России судить Иль-Мурзу абсолютно некорректно. Ведь не замешанными в сотрудничестве с кем-то из самозванцев или поляками из тогдашних влиятельных людей Русского царства остались буквально единицы.
И кстати, Иль-Мурза был человеком явно осторожным и отнюдь не рвался в первые ряды сторонников самозванцев. Потому и не поехал в Тушинскую ставку второго Лжедмитрия. Он только всячески старался закрепить за собой и потомством своим пожалованные еще Иваном Грозным земли. А кем на самом деле являются оба Лжедмитрия, он вникать не хотел.
Зато чрезвычайно активен был еще один родственник Иль-Мурзы – Петр Урусов. Он был внуком ногайского бия Уруса. А сам Урус был сыном, представьте себе, того самого Исмаила, убийцы Юсуфа, который и сыграл решающую роль в судьбе Иль-Мурзы и его братьев.
В 1580 году Урус-бий и его сыновья принесли присягу на верность Ивану Грозному. А внуки нового правителя ногаев после его гибели в очередной битве за власть над степью были отосланы как заложники в Москву и там крещены. Так Урак бин Джан-Арслан превратился в Петра Урусова.
Несмотря на кровавую распрю, которая кипела между двумя ветвями рода потомков Едигея на их беспокойной родине, на Руси вражда между ними утихла. И Юсуфовы, и Урусовы стали русскими княжескими родами, и их представители включились в сугубо русские дела. Одну из национальных проблем того времени, вошедшую в историю под именем Лжедмитрий II, успешно решил Петр Урусов.
Завязка этой коллизии упомянута выше, во фрагменте из исследования Смирнова. Два татарских аристократа – касимовский хан Ураз-Мухаммед и Петр Урусов, в отличие от Иль-Мурзы, со всей страстью погрузились в авантюрные сюжеты Смутного времени. В подмосковный лагерь в Тушине, где обосновался человек, выдававший себя за спасшегося от расправы сына Грозного Дмитрия, стекались очень разные личности. От представителей знатнейших родов до совершенно безродных казачьих вожаков. И все стремились в этой мутной, а точнее кровавой воде, поймать «золотую рыбку» покрупнее.
Если по поводу первого самозванца сложился какой-никакой исторический консенсус (хотя это и не означает, что все так и было) – он считается беглым монахом Григорием Отрепьевым, – то по поводу второго вообще ничего определенного сказать нельзя. И если насчет первого Лжедмитрия многие современники могли искренне заблуждаться и действительно считать его законным наследником, то поверить, что он мог выжить после того, как в Москве его тело сожгли, а пеплом выстрелили из пушки в сторону Польши, никто из представителей высших слоев не мог.
Тем не менее прервалась династия Рюриковичей, правившая на Руси искони, и для людей той эпохи это означало, что теперь возможно всё. Кроме того, вряд ли что-то могло стеснять представителей татарской знати, у которых были личные обязательства по отношению к покойному Ивану Грозному, но никак не по отношению к России как таковой. Да, и не было тогда еще такого, как в наши дни, понимания Родины и патриотизма. Было стремление защитить православие от католиков поляков. Но у татарских князей и этого не было.
Поэтому ни Петр Урусов, ни его друг Ураз-Мухаммед не сочли чем-то предосудительным поиск более выгодного сюзерена. Король Польши Сигизмунд III, стоявший с войском под Смоленском, принял их весьма благосклонно. Зачем они вернулись к Лжедмитрию, доподлинно неизвестно. Но самозванец решил, что они готовят его убийство.
И решил сработать на упреждение – во время охоты зарубил Ураз-Мухаммеда и сбросил его тело в реку. Свите он объявил, что хан напал на него первым. И только Урусов рискнул обвинить «царя» в убийстве. За это был немедленно схвачен и посажен под арест. Но за него по неизвестной нам причине ходатайствовала Марина Мнишек, и его выпустили из узилища.
Как только он обрел свободу, немедленно на ближайшей же охоте зарубил уже самого Лжедмитрия. И тем самым фактически закрыл один из этапов Смуты. Впрочем, не утихомирился, а напротив, попытался в Астрахани выдвинуть собственного самозванца, а когда интрига не удалась, бежал в Крым, где был казнен. Хану был ни к чему такой беспокойный персонаж.
Вот в такой калейдоскопически меняющейся обстановке воину уже преклонных лет Иль-Мурзе приходилось лавировать, чтобы не допустить фатальной ошибки. Князь Николай Борисович Юсупов в своей истории рода утверждает, что два его сына Бай-Мурза и Инь-Мурза «кончили жизнь свою, по всей вероятности, на поле битвы против поляков». Сам Иль-Мурза скончался по вполне естественным причинам в 1611 году. И последнему его сыну Сеюш-Мурзе пришлось заново доказывать свои права на город Романов и окрестности.
«Бояре князь Трубецкой и Заруцкий, “по совету всей земли” утвердили за Сеюш-Мурзою поместье его», – пишет Николай Юсупов. А кто определил Трубецкого и Заруцкого в бояре (последний просто казачий атаман)? Все тот же покойный уже Лжедмитрий II. Они, впрочем, сделали оговорку в грамоте, подчеркнув, что пожалование это еще предстоит утвердить новому, пока неведомому государю. Поэтому скреплен был временный документ черной печатью, а вот царев уже получил бы, как полагается, красную. Черная печать символизировала скорбь в связи с отсутствием богоданного самодержца.
«Боярин» Иван Заруцкий скорбел, похоже, не очень, потому что не признал вскоре избранного Земским собором Михаила Романова и вместе с Мариной Мнишек попробовал начать очередной раунд Cмуты. Но был схвачен и посажен на кол. А вот Сеюш-Мурза сумел пройти через искушения и