Юсуповы - Дмитрий Борисович Тараторин. Страница 18


О книге
посмел, и нельзя было не бояться, понеже в палате оной, по переходам, в сенях и избах многочинно стояло вооруженнаго воинства, и дивное было всех молчание, сами господа верховные тихо нечто один с другим пошептывали и, остро глазами посматривая, притворялись, будто бы и они, яко неведомой себе и нечаянной вещи, удивляются».

Очевидно, что этот документ фактически отменял самодержавие. Императрица, в случае его подписания, оказывалась под полным контролем Верховного тайного совета. Анна Иоанновна приняла Кондиции. Очень уж ей хотелось вырваться из унылой Курляндии. Но когда она прибыла в Москву, оказалось, что многие старые соратники Петра Великого, да и дворянство очень обеспокоены перспективой перехода власти в руки членов Верховного тайного совета.

И в обстановке взаимного недоверия и напряжения между разными группировками историческую роль выпало сыграть князю Григорию Юсупову. Именно он в решающий момент испросил у императрицы позволения передать ей «прошение, содержащее наши единодушные желания». Она позволила, и князь Черкасский выступил с призывом сохранить самодержавие. Это же требование прозвучало от гвардейцев, которые заявили, что готовы немедленно «повергнуть к ее ногам головы тиранов».

Почувствовав столь мощную поддержку, императрица разорвала Кондиции и объявила себя самодержицей. Верховный тайный совет был упразднен, князья Долгоруковы были отправлены в ссылку. А Григорий Юсупов, напротив, был облечен доверием – ему было поручено провести инспекцию имущества опального Ивана Долгорукова и изъять всё, что тот, возможно, присвоил из казны.

Князь Юсупов был произведен в генерал-аншефы и включен в число сенаторов. Но несмотря на карьерные успехи, здоровье Григория Дмитриевича оказалось подорвано. Предвидел ли он, чем обернется вручение самодержавной власти такой правительнице, как Анна Иоанновна? Этого мы никогда не узнаем. Но, похоже, неспроста он скончался еще совсем нестарым человеком в том же 1730 году, когда и произошли все эти драматические события.

На надгробном камне по воле безутешной вдовы его Анны Никитичны были выбиты прожитые князем 55 лет, 9 месяцев,19 дней, 1 час и 55 минут.

Глава VI

Судьба гардемарина

Борис Григорьевич Юсупов

1695–1759

Если Григорий Дмитриевич сам себя «творил» как личность в битвах и походах, имея образцом обожаемого государя, то сын его Борис Григорьевич, можно сказать, с младых лет был «Петра твореньем», одним из первых русских европейцев. Сама система воспитания и образования, которую создал для избранных отпрысков знати первый император, задала однозначный вектор формирования его личности.

В 17 лет Борис именным указом государя был послан в Ревель (Таллин) обучаться в тамошней гимназии иностранным языкам. Затем он был определен в Морскую академию. В краткой автобиографии князь Борис Григорьевич уже на склоне лет напишет: «В начале 1716 года определен гардемарином и служил на кораблях «Архангел Гавриил» и «Девоншир», в команде бывших тогда капитанов Бранта и Наума Синявина на Балтийском море». В том же году Петр I посылает его на голландском корабле сначала в Копенгаген, а затем в Амстердам.

А еще через год император делегирует его во французский флот, по-прежнему гардемарином. Затем Борис обучался в морском училище в Тулоне. Участвовал в боевых операциях на Средиземном море. Побывал у испанских, африканских и итальянских берегов. В 1721 году произведен во Франции во флотские подпоручики. Мы видим, как работает правило, введенное Петром I, – военную и морскую науку будущий государственный муж должен постигать, начиная с нижних чинов.

В 1723 году он приобщается, впрочем, и к высоким дипломатическим делам – французский король делегирует Юсупова в Константинополь в составе посольства. Но уже через год его, наконец, вызывают на родину. Великий Петр скончался, и приказ исходит уже от императрицы Екатерины. Она жалует Бориса придворным званием камер-юнкера и отправляет в составе посольства в Швецию.

После восшествия на престол Анны Иоанновны в 1730 году начинается серьезный карьерный рост. И в этом же году, буквально через сорок дней после смерти отца, князя Григория, была арестована его сестра Прасковья.

Это очень странная, загадочная, темная история. По словам историка Даниила Мордовцева, «судьба Юсуповой представляется тайной, до сих пор неразгаданной; одно ясно, она была жертвой личного на нее неудовольствия императрицы Анны… говорили, что княжна была жертвой семейной интриги, что ее брат Борис ненавидел ее по разным причинам, и чтобы завладеть всеми отцовскими имениями, искусно подготовил ссылку сестры».

Впрочем, прежде чем рассказать эту печальную повесть, необходимо упомянуть о судьбах всех отпрысков князя Григория. Ведь Борис был вовсе не единственным наследником. Но остался в итоге в гордом и весьма прибыльном одиночестве.

У него было два брата – Григорий и Сергей, а также упомянутая уже сестра Прасковья. Сергей скончался еще в 1734 году, Григорий, запутавшийся в долгах, умер, находясь в своем полку, в 1737 году. Он оставил примечательное завещание, в котором предписывал передать супруге, в случае его кончины, причитавшуюся ему часть фамильных земель и недвижимости.

Фрагмент этого документа приводится в повествовании Николая Борисовича Юсупова – младшего. В целом он старается не бросать тень на своих предков. Тем не менее слова, адресованные Григорием брату Борису, весьма красноречивы: «Молю, чтоб жену мою не обидеть, и душу мою на оном свете не заключить, а ежели он жену мою в чем обидит и сему завещательному письму стане прекословить, и я предаюсь с ним на том свете в суд пред Богом».

Удивительно то, что Прасковья, единственная дочь Григория Дмитриевича, пережила всех братьев, включая Бориса. Но что это была за жизнь…

Первым пунктом ее мытарств стал Введенский женский монастырь в Тихвине. Режим ссылки был, впрочем, довольно вольготным. Саму ее в монахини не постригли, кроме того, ей оставили служанку, и она могла общаться не только с насельницами обители. Это Прасковью, впрочем, и погубило.

Не желая мириться со своей судьбой, княжна как-то заявила некоему стряпчему Шпилькину: «Брат мой, князь Борис сущий супостат, от его посягательства сюда я и прислана. Государыня царевна Елизавета Петровна милостива и премилостива и благонравна, и матушка государыня императрица Екатерина Алексеевна была до меня милостива же, а нынешняя императрица до меня не милостива… Она вот в какой монастырь меня сослала, а я вины за собой никакой не знаю. A взял меня брат мой Борис да Остерман, и Остерман меня допрашивал. А я на допросе его не могла вскоре ответствовать, что была в беспамятстве… Ежели бы государыня царевна Елизавета Петровна была императрицей, и она бы в дальний монастырь меня не сослала. О, когда бы то видеть или слышать, что она бы была императрицей!»

Кроме того, она весьма нелестно отозвалась о самом монастыре, обозвав его «шинком», что оскорбило игуменью, до которой дошли эти слова. Режим содержания Юсуповой стал суровее. Прасковья в ответ решилась на авантюру – тайно отправила в Петербург свою служанку с жалобой на притеснения. Узнав об этом, игуменья

Перейти на страницу: