Рассказывает Янькова о несметном, «легендарном» состоянии Николая Борисовича: «Он не знал на память всех своих имений, потому что у него были почти во всех губерниях и уездах, и я слыхала, что у него с лишком сорок тысяч душ крестьян. Когда у него спрашивали: “Что, князь, имеете вы имение в такой-то губернии и уезде?” – он отвечал: “Не знаю, надо справиться в памятной книжке”. Ему приносили памятную книжку, в которой по губерниям и уездам были записаны все его имения, он справлялся, и почти всегда оказывалось, что у него там было имение. Он был богат как по себе, так и по своей жене, которая, как все племянницы Потемкина-Таврического, имела несметное богатство. <…> По смерти князя Потемкина им досталось все его наследство, и говорят, что будто бы на долю каждой пришлось по восемнадцати миллионов, кроме недвижимых имений и движимости, стоившей многих миллионов».
Интересно, как «бабушка» описывает Юсупова как раз того периода, когда Пушкин посвятил ему свое «Послание»: «Последние годы своей жизни старичок Юсупов провел в Москве, и все его очень уважали; за обходительность он был любим, и если б он не был чересчур женолюбив, то можно было бы сказать, что он был истинно во всех отношениях примерный и добродетельный человек, но эта слабость ему много вредила во всеобщем мнении. Впрочем, за это нельзя его судить слишком строго, потому что он родился и был молод в такое время, когда почти и сплошь да рядом все вельможи так живали и, считая себе все дозволенным, не очень-то строго наблюдали за своею нравственностью, не считая даже и предосудительным, что не могли обуздать своих порочных слабостей. То, что они делали хорошего, да послужит им в искупление за их дурные увлечения».
При этом отмечается, что «вельможность» князя Юсупова проявлялась не столько в его светскости и публичной любезности, но в безукоризненной порядочности: «Вот еще прекрасная черта его характера, доказывающая благородство его души: он был в дружественных отношениях с графом Ростопчиным, но почему-то у них вышла размолвка, и они перестали некоторое время видаться. Один меняла из их общих знакомых, желая подслужиться, вздумал Юсупову говорить дурно про Ростопчина; он остановил злоязычника на первом слове: “Вот что, мой любезный, я скажу тебе: хотя мы с графом теперь и не в ладах, но я не потерплю, чтобы мне кто-либо про него злословил, и я вполне уверен, что и он тоже этого не допустит; не теряй времени даром у меня, и если хочешь бранить его, ищи себе другого места, а в моем доме его нет для злоязычников”».
Янькова искренне печалится: «Очень жаль, что не осталось писанного его дневника: много любопытного мог бы передать этот вельможа, служивший более шестидесяти лет при четырех государях, видевший три коронации, знавший стольких иностранных королей, вельмож, принцев и знаменитостей, живших в течение более полувека».
В юности князь в полной мере воспользовался возможностями, которые предоставляли фамильное состояние, а также «вольность дворянства», обретенная не без участия его отца. В 24 года он отправляется в длительное заграничное путешествие. Князь учился в Голландии в Лейденском университете, а для расширения кругозора посещал Англию, Португалию, Испанию, Францию, Италию, Австрию. Он был представлен ряду европейских монархов, дружески общался с философами – властителями дум той эпохи.
Вот как Феликс пишет об этом периоде в жизни своего предка, а заодно и об анекдотическом случае, связанном с судьбой одного из уникальных даров, им обретенных: «Находясь в Париже, князь Николай был нередко зван на вечера в Трианон и Версаль. Людовик XVI и Мария Антуанетта были с ним в дружбе. От них получил он в дар сервиз из черного севрского фарфора в цветочек, шедевр королевских мастерских, поначалу заказанный для наследника. Что сталось с сервизом, никто в семье не знал, но в 1912 году посетили меня два француза-искусствоведа, изучавших севрский фарфор. Пришлось мне заняться розысками прадедовского сервиза. Нашел я его в чулане. Более века пылился там подарок Людовика XVI».
Феликс продолжает: «Князь Николай мог похвалиться дружбой и с прусским королем Фридрихом Великим, и с австрийским императором Иосифом II. Беседовал с Вольтером, Дидро, Д’Аламбером и Бомарше. Этот последний посвятил ему оду».
Отметим, что если Пушкин посвятил стихи князю, когда тот был на склоне лет, то в молодости его почтил этой честью прославленный автор «Севильского цирюльника» и «Женитьбы Фигаро» Пьер Бомарше. И мы можем с вами легко обнаружить, что Александр Сергеевич описывал характер, сформировавшийся в том числе в результате «педагогики» Бомарше и близких ему европейских мыслителей.
Полный тезка екатерининского вельможи Николай Борисович – младший приводит в своем повествовании «О роде князей Юсуповых» буквальный перевод этого напутствия молодому русскому князю. И хотя мы не можем оценить поэтических достоинств этого небольшого стихотворения, давайте вникнем в его философское содержание, в то, к чему призывал Бомарше явно симпатичного ему собеседника из далекой страны:
«Любезный князь! Желая все обозревать, всему учиться, все узнавать, презирайте ярость волн, плывите, куда судьба ведет вас! Хорошо путешествовать, когда собирают столько плодов, странствуя по свету. Но когда, князь, вы все увидите, то убедитесь, что повсюду на земном шаре, везде, где бы вы ни бросили якорь, среди радостей или печалей, среди разных нравов, верований, противодействий, слабостей, несправедливостей, все те же проступки и те же пороки, налагающие оковы на народы; различие их заблуждений совершенно ничтожно. Князь, люди везде те же для того, кто хорошо знает их. Везде носят те же оковы, и чем внимательнее вы будете их рассматривать, тем более увидите с удивлением, что легкомыслие и глупость сильны в мире, но безрассуден тот, кто об этом печалится и возмущает свое спокойствие таким древним злом, которое ничто не переменит и ничто не исправит. Служите честно красоте, объявите тихомолком войну мужьям, но берегите вашу свободу, не забывая, что предусмотрительность – мать здоровья. Рассматривайте каждое верование, чтобы избегнуть заблуждений, подвергайте все, не горячась, наблюдению опытности. Чтите везде мужество, уважайте, но без излишнего доверия, дарования, пользующиеся известностью, а по желанию моего сердца, будьте всегда любовником науки и баловнем счастья!»
Не правда ли, это вполне законченная жизненная программа? И мы с вами, исходя из отзывов современников, можем убедиться, что именно ей князь Юсупов и следовал всю жизнь.
Но не напоминает ли вам текст Бомарше,