Впрочем, Николай Борисович справился со стрессом и вскоре был вновь призван возглавить дело государственной важности – восстановление пострадавших от французов строений Московского Кремля. В повествовании «О роде князей Юсуповых» так рассказывается о новом его поприще: «Многое в самом Кремле представляло необходимость к возобновлению. Для сей цели князь Николай Борисович высочайше назначен был главноуправляющим экспедицией Кремлевских строений и Московскою Оружейной палатой. Ему поручено было восстановление Дворца и новое устройство Оружейной палаты, драгоценного хранилища отечественных воспоминаний».
То есть князю пришлось возглавлять два важнейших, наиболее значимых музея России – Эрмитаж и Оружейную палату. С новой непростой задачей он, несмотря на возраст (ему было уже за шестьдесят), блестяще справился. И тот же источник нам сообщает: «Известия о быстром восстановлении Москвы, возродившейся как Феникс из пепла, изумляли Европу и привлекали в Москву многих из иностранных принцев. Во время пребывания в Москве с 1816 года наследного Саксонского принца Карла, князь Николай Борисович принял его с таким радушием и усердием, что не только принц по возвращении из Москвы благодарил его признательным письмом, но и сама императрица Мария Федоровна свидетельствовала князю свою благодарность в самых искренних выражениях, со всей сродной ей приветливостью».
За новые труды на благо отечества князь был пожалован в августе 1816 года орденом Святого Владимира первой степени. В 1823 году Николай Борисович, при всей его склонности к частной жизни, был назначен императором членом Государственного совета – его опыт и государственный ум по-прежнему были востребованы.
А в 1826 году уже 76‐летний Юсупов вновь выполняет функции верховного маршала коронации. На этот раз при восшествии на престол Николая I. Начиналась совершенно новая эпоха. На пороге ее прогремели залпы на Сенатской площади – восстание декабристов было уже не «затейкой верховников», а результатом заговора дворян, которые стремились не просто ограничить самодержавие, но радикально изменить систему правления в России.
Юсупов не только из-за возраста был далек от подобных устремлений. В конце концов, графа Николая Мордвинова, который был лишь на четыре года моложе князя, декабристы ценили и уважали. «Мордвинов заключает в себе одном всю русскую оппозицию», – писал о нем Пушкин. А о князе Юсупове, как мы помним, он писал совсем другое. Николай Борисович был в полном смысле просвещенный крепостник.
Он не был деспотом для своих крестьян, но отказываться от тех широчайших возможностей для реализации своих представлений о прекрасном, которые предоставляла система, существовавшая в России, ему, конечно, и в голову не приходило.
Валентина Иванова в «Другом Юсупове» пишет: «По отношению к своим подданным князь был взыскателен, неукоснительно суров, но справедлив. Не прощал крестьянам недоимок, но погорельцам, а в неурожайные годы и неимущим, оказывал помощь в виде временного освобождения от уплаты оброка, “выдачи ссуд в хлебе”, снабжения “лесом на построение изб”, предоставления “в натуре ссуды в яровых семенах” и лошадей на период посевной, выделения средств на лечение больных и приобретения для них лекарства. Однако провинившихся крестьян строго наказывал и меры наказания применял самые разные.
Для приведения в чувство и состояние остепенения не в меру разгулявшихся холостых “шалунов” приказывал сажать под замок, искать для них невест и женить. Крестьян, замеченных в краже барского или крестьянского имущества, подвергали телесным наказаниям, а затем вместе с семьями отправляли в другие вотчины. Находившихся “в бегах” или пытавшихся бежать после их поимки отдавали под суд, подвергали телесным наказаниям, отправляли на тяжелые работы в Ракитную или Астрахань.
Применялись штрафные санкции и по отношению к тем, кто самовольно занимался порубкой леса или покосами в барских угодьях, “за пьянство и потерянную, едучи из Москвы, собственную свою шапку”, “за драку с женою и тещей”, за навет на родственников или соседей, “за ослушание и за дерзкие слова приказчику”, за “неявившиеся (пропавшие. – В. И.) в дороге сено и разный хлеб” и пр. Самым тяжелым видом наказания была отдача в рекруты».
Но при этой непреклонной строгости к «шалунам» князь помогал не только своим нуждающимся крестьянам, но и множеству лиц самого разного чина и звания, которые оказывали ему некие услуги. Если они или их родственники оказывались в стесненных обстоятельствах, они вполне могли рассчитывать на поддержку князя.
В приходно-расходных книгах его московской домовой канцелярии имелся раздел под названием «пансионеры». В эту категорию входили люди, получавшие от Юсупова ежегодные денежные пособия, а то и жившие на полном его обеспечении.
«Он пышно потухал восьмидесяти лет, окруженный мраморной, рисованной и живой красотой», – так описал последние годы князя Александр Герцен.
Скончался старый князь 15 мая 1831 года во время эпидемии холеры в своем московском доме «у Харитонья». Камергер Александр Булгаков в одном из писем так описывал последние часы Николая Борисовича: «Единственно, чем теперь занята Москва, это смерть князя Юсупова. Во вторник еще он был совсем здоров, поужинал с большим аппетитом, съел много персиков, винограда и дыни. Ночью жаловался на боли в желудке. Люди, боясь как бы это не холера, послали за доктором. Затем появилась рвота. Люди, видя, что доктора в большом страхе, послали за священником, которого держали спрятанным рядом с комнатой больного, когда больному предложили исполнить свой долг церкви, он с радостью согласился и его исповедовали и причастили. После этого он почувствовал себя еще хуже, и к 6 часам утра его уже не стало».
И если Пушкин, как все мы помним, «памятник себе воздвиг нерукотворный», то князь Юсупов – абсолютно рукотворный – это, несомненно, Архангельское и есть.
Впрочем, однажды своеобразие князя чуть не стало причиной гибели этого памятника. Феликс Юсупов так писал об этом ярко характеризующем предка эпизоде: «Колоссальное состояние позволяло любую прихоть, и тут он тратил без оглядки. Зато в быту был странно скуп, а скупой платит дважды. Экономя на дровах, он велел топить опилками. В один прекрасный день вспыхнул пожар. Дом загорелся и выгорел изнутри целиком. Один из московских его приятелей писал в письме: “А на Москве такие вести: дворец в Архангельском сгорел по милости старого князя. Сей из скупости приказал топить опилками вместо дров. А это верный пожар. Погибла вся библиотека и живописи немало. Спасая от огня картины с книгами, кидали их прямо из окон. Знаменитой