В тот вечер в домашнем театре играли французскую пьесу. Было условлено, что после спектакля царь остановится у окна в фойе, и француз подойдет к нему. Когда дед увидал их вместе, он подозвал мою мать и сказал: “Смотри и помни: на твоих глазах решается судьба Франции”.
Александр обещал помочь, и Бисмарка предупредили, что, если он не угомонится, в дело вмешается Россия».
Князь после печального дипломатического опыта в Париже возвращается на какое-то время в Россию и пытается быть полезным отечеству на иных поприщах. Но и там, по его словам, сталкивается с непониманием, завистью и интригами.
Николай Юсупов сетует: «Так как я, к несчастью, не был прирожденным придворным и избегал двусмысленного пути и интриг, чтобы добиться своей цели, я встретил равнодушие и холодность со стороны тех, кто мог быть мне полезен. Я вовсе не хочу сказать этим, что они не заслуживали моего уважения; но их характер, слишком доверчивый в подобном окружении, заставлял их оказывать покровительство лицам, использовавшим все средства, чтобы напомнить о себе.
Можно привести множество примеров подобных случаев выдвижения людей, которые этого не заслуживали; а я, который никогда не забывал о долге, встречал препятствия в удовлетворении справедливых претензий. Так, например, когда я хотел занять вакантное место помощника директора Императорской библиотеки, его предоставили мне после долгих обсуждений, как если бы это назначение оказало влияние на состояние бюджета. Нужно добавить, что я не требовал никакого вознаграждения за службу. Позже, когда я вступил в должность церемонимейстера на срок более двух лет, мои коллеги были выше меня по рангу. Мой родственник предложил подумать о присвоении мне звания церемонимейстера, ибо я, по его убеждению, это заслужил за долгое время выполнения моих обязанностей. На это ему возразили о несоответствии моего ранга подобной милости».
Это перечисление княжеских обид оставляет довольно тягостное впечатление. Конечно, не вызывает сомнений, что интриганы и завистники, действительно, создавали препоны его карьере. Но, с другой стороны, и он сам, и его отец глубоко переживали подобные вещи, неизбежно сопоставляя себя с блестящим вельможей Николаем Борисовичем – старшим, своим дедом и отцом. И наверное, они не могли не понимать, что у того недоброжелателей было точно не меньше, но его разнообразные таланты и энергия были настолько неоспоримы, что интриговать против него было практически бесполезно.
Его потомки болезненно воспринимали то, что именно его фигура венчала восходящую линию роста влияния и блеска рода Юсуповых, а они сами будто светили его отраженным светом. Впрочем, этот комплекс исчезнет в следующем поколении. И Зинаида, и Феликс будут и самодостаточными личностями, и яркими представителями древнего рода, вне зависимости от места в Табели о рангах.
Тем не менее нельзя сказать, что труды на государевой службе князя остались вовсе без оценки и вознаграждения. Николай Борисович – младший был награжден орденами Святого Владимира, Станислава I и II степени, баварским орденом Командорским Св. Михаила. Правда, на лестнице чинов выше действительного статского советника не поднялся.
Но объективно, если бы этот чин прилагался не к громкой фамилии Юсуповых, он бы рассматривался как более чем достойный. Характерен в этом смысле анекдот, который рассказывал в советские уже годы патриарх Алексий I, начинавший свою карьеру еще при «царском режиме»: «Отпевают одного высокого чиновника. Диакон молится: “…об упокоении раба Божия…” – а кто-то в толпе говорит: “Какой же он ‘раб Божий’, если он – действительный статский советник?”»
У записок Николая Борисовича – младшего очень характерный финал. Князь так подводит итог своей государственной службе: «Если я не нашел в моих начальниках справедливой оценки моих способностей, то думаю, однако, что выполнил свой долг. Одного этого чувства достаточно, чтобы придать жизни нравственный облик и иметь безупречную совесть. С этой точки зрения, человеческие несчастья не имеют силы, и, если их встречают на своей дороге, на них совершенно не обращают внимания».
Что ж, несомненно, Николай Юсупов был, в отличие от блистательного деда, действительно нравственным человеком, любящим мужем и отцом, глубоко верующим христианином. У него было трое детей: сын Борис, умерший во младенчестве, и две красавицы дочери – Татьяна и Зинаида.
И он сам, и его жена смогли пронести через годы то юношеское чувство, из-за которого так много страдали. Оба были слабого здоровья и значительную часть времени проводили «на водах» в Европе. Князь даже купил виллу в одном из курортных местечек Швейцарии, которую назвал именем своей супруги. К несчастью, она рано, всего лишь на пятьдесят первом году жизни покинула этот мир. И утешением Николая Борисовича стали дочери. Однако через девять лет после матери скончалась и младшая из них – Татьяна (ее судьбе будет посвящена следующая глава).
Князь нашел утешение в православии. Исповедовал его один из великих святых той поры, яркий проповедник Иоанн Кронштадтский. Ему же князь был обязан спасением старшей дочери Зинаиды. В 1884 году у нее после тяжелых родов началось заражение крови. Даже такое светило медицины, как Сергей Петрович Боткин, которого призвали на помощь, давал неутешительные прогнозы.
Николай Борисович в своей книге «Светлая страница жизни» свидетельствует: «Я вспоминаю одно утешительное явление, где ясно видима была десница Божия и отрадное знамение покровительства Заступницы усердной Матери Господа Вышнего. Тяжкая и продолжительная болезнь посетила существо, близкое нашему сердцу. Несмотря на все усилия науки одолеть грозные болезненные потрясения, отозвавшиеся в нас самым жестоким испытанием, – все было тщетно».
Князь утверждает, что в одну из ночей Зинаида в видении узрела отца Иоанна, и наутро она попросила пригласить его. Святой, возложив на голову больной руки, сказал: «Она не умрет». И после второго посещения Иоанна и причащения княгиня, проспав несколько часов, проснулась практически здоровой.
«Уж это не мы сделали», – признался профессор Боткин.
Феликс Юсупов пишет о святом: «К матушке о. Иоанн сохранил дружбу и часто ее навещал в детские годы мои. Не забуду его ясный проницательный взгляд и добрую улыбку. Последний раз я видел его в Крыму незадолго до его смерти. В тот день он сказал мне: “Веянье Господне душе все равно что воздух телу. Тело дышит воздухом земным, душа – горним”. Я помню слова его. О. Иоанну было семьдесят восемь лет, когда, вызвав якобы к умирающему, его заманили в ловушку и избили. И убили бы, не подоспей кучер, привезший его. Он вырвал старца из рук негодяев и отвез назад полуживого. От увечий о. Иоанн так и не оправился. Несколько лет спустя он умер, так и не открыв имена палачей. Смерть его была