Впрочем, Феликс восторгается не только внешностью, но и незаурядным умом матери. «Политики и министры ценили матушкину прозорливость и верность сужденья. Была она истинной правнучкой прадеда своего, князя Николая, могла бы держать политический салон. По скромности, однако, оставалась в тени, но тем вызывала к себе еще большее уваженье. Матушка не дорожила своим богатством и распоряжаться им поручила отцу, а сама занялась благотворительностью и попеченьями о своих крестьянах. Выбери она иного супруга, возможно, сыграла бы свою роль не только в России, но и в Европе», – заявляет Феликс. Его восхищение матерью здесь доходит почти до полного отрицания отца.
Сложно тут не вспомнить доктора Фрейда с его эдиповым комплексом… Но судьбе Феликса и его психологическим особенностям будет посвящена следующая глава.
Впрочем, восхищался Зинаидой Николаевной не только собственный сын, но и весь высший свет, причем не только его российские представители, но и титулованные зарубежные гости.
Испанская инфанта Эулалия пишет в своих «Мемуарах»: «Более всего поразило меня празднество в мою честь у князей Юсуповых. Княгиня была необычайно красива, тою красотой, какая есть символ эпохи. Жила среди картин, скульптур в пышной обстановке византийского стиля. В окнах дворца мрачный город и колокольни. Кричащая роскошь в русском вкусе сочеталась у Юсуповых с чисто французским изяществом. На обеде хозяйка сидела в парадном платье, шитом брильянтами и дивным восточным жемчугом. Статна, гибка, на голове – кокошник, по-нашему, диадема, также в жемчугах и брильянтах, сей убор один – целое состояние. Поразительные драгоценности, сокровища Запада и Востока, довершали наряд. В жемчужных снизках, тяжелых золотых браслетах с византийским узором, серьгах с бирюзой и жемчугом и в кольцах, сияющих всеми цветами радуги, княгиня была похожа на древнюю императрицу…»
Княгиня Лидия Ростопчина в Лондонском журнале «Трон» восторгается княгиней: «Совершенная красота – это дар». Но подчеркивает, что очарование княгини не только во внешнем совершенстве: «Каждый с восхищением преклоняется перед той, которая помимо перечисленных даров обладает еще выдающейся, редкой добротой; та, которая умеет заставить как любить себя, так и преклоняться перед собой, заслуживает всяческих почестей, и я пишу здесь имя Зинаиды, Княгини Юсуповой, Графини Сумароковой-Эльстон с одинаковым уважением и привязанностью. Это самая драгоценная жемчужина на всех праздниках, повелительница всех сердец. Несмотря на ее многочисленные богатства, ее знаменитые ларцы с драгоценностями, которые превосходят те, что находятся у других дам Высшего Общества, ее Московские и Петербургские дворцы, несмотря на счастливое существование среди всех, у этой крестницы всех фей нет завистников, и она любима всеми».
Эти восторженные отзывы можно множить и множить. Но обратим внимание на важную характеристику – «красота, которая есть символ эпохи». Она очень точно соответствует и образу княгини, и ее внутреннему миру. И то и другое сумел отразить в своем потрясающем портрете Валентин Серов. Безусловно, он сумел схватить характер каждого члена этой удивительной семьи: высокомерие несчастного Николая, утонченную ироничность Феликса, прямоту и незамысловатость их отца (подбоченясь восседает на белом коне) и, наконец, неподражаемую стать Зинаиды.
Сергей Глаголь (Голоушев), художественный и театральный критик, так описывал свое впечатление от этого портрета: «Я никогда не видал эту женщину в действительности, но я чувствую, что предо мною сидит маркиза нашего времени. Я чувствую эту женщину большого света и во всех деталях, окружающих ее: в этой собачке, лежащей подле нее на диване, в окружающем атласе и безделушках. Я чувствую, что эта женщина живет какой-то особой жизнью, быть может, совершенно чуждой мне, на какой-то особой высоте от всего окружающего, отделенная, обособленная от всего, нежная, изящная и утонченная, живет именно той жизнью, какой жили когда-то маркизы. Эти белые напудренные волосы, эта странная поза, – все это дает право сказать, что это именно маркиза нашего времени».
Символом эпохи была, на самом деле, поляризация – с одной стороны, аристократия становилась все более утонченной, а с другой, – как писал в те же годы Александр Блок:
И черная, земная кровь
Сулит нам, раздувая вены,
Все разрушая рубежи,
Неслыханные перемены,
Невиданные мятежи…
Феликс осознает в те годы роль аристократического начала как необходимого и ведущего элемента общества. Он пишет матери из Франции: «Жизнь за границей очень изменила направление моих мыслей. Мне кажется, что я сделался гораздо более аристократом. В конце концов, весь мир вертится кругом богатого класса, и он всегда будет иметь преобладающее значение. Это в особенности чувствуется во Франции. Несмотря на свою анархию, как Франция все-таки держится высшего класса и с каким достоинством держит себя здешняя аристократия, не то, что у нас…»
Но именно во Франции впервые случилось то, что повторится в России, – аристократия была пущена под нож гильотины.
Образ утонченной французской аристократки княгиня Зинаида воплотила 11 февраля 1898 года на сцене Большого дома московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, который скоро станет одной из жертв тех, кто готовил «невиданные мятежи».
Там состоялся «великосветский любительский» спектакль. Интересно, что это была первая совместная режиссерская работа двух будущих театральных корифеев – Константина Станиславского и Владимира Немировича-Данченко. Одну из самых ярких ролей в пьесе Эдмона Ростана «Романтики» сыграла княгиня Зинаида. «Казалось, – писал один из зрителей граф Дмитрий Толстой, – она задалась целью всякого обворожить и очаровать, и всякий, кто к ней приближался, невольно попадал под ее очарование. Очень приятное лицо с очаровательными светло-серыми глазами, которые она то прищуривала, то как-то особенно открывала, улыбаясь при этом прелестным маленьким ртом. Стройная фигура и рано поседевшие волосы придавали ей впоследствии вид напудренной куколки». Станиславский так был впечатлен игрой Зинаиды Николаевны, что стал звать ее в свою труппу. Но, впрочем, вряд ли он всерьез рассчитывал на то, что княгиня откликнется на это предложение.
С семьей великого князя Сергея Александровича Юсуповы были очень дружны. Они были соседями. Поблизости от Архангельского располагалось Ильинское – имение, в котором проводили лето московский генерал-губернатор и его супруга, сестра будущей императрицы Александры Федоровны, Елизавета.
Их бракосочетание состоялось в 1884 году, то есть через два года после свадьбы Юсуповой и Сумарокова-Эльстона. У двух этих пар было много общего. Уже через два года Феликс Феликсович был назначен адъютантом великого князя Сергея Александровича. Но подлинно задушевные отношения на многие годы сложились у двух замечательных женщин – Зинаиды Николаевны и Елизаветы Федоровны. И начиналось все с самой обыкновенной «дачной» дружбы.
Об этом начальном этапе великая княгиня Елизавета так писала императрице Марии Федоровне: «В среду