Кроме Векеля, оставалось двенадцать воинов для засады. Вали должен был повалить ясень, а затем присоединиться ко мне и еще четверым, пока Лало и его товарищи осыпали врага стрелами. Когда мы нападем, Торстейн и ее пятеро воинов ударят с другой стороны.
В лесу было мирно. Птицы, умолкшие от стука наших топоров, снова запели. Я услышал двусложный посвист пеночки-теньковки и одну из моих любимиц, пеночку-весничку. Славка-черноголовка начала неуверенно и щебеча, а затем выдала свою длинную, красивую трель.
Моя задумчивость длилась недолго. Осознание масштаба предстоящего накрыло меня, когда наша добыча приблизилась. На нескольких всадниках были кольчуги; я надеялся, что Лало это видит и будет целиться в горло или в лошадей. Воины вокруг повозок тоже выглядели сурово, и некоторые также носили кольчуги. «Удача благоволит храбрым», — сказал Векель, но я не мог выбросить из головы поговорку, что дураки часто лезут туда, куда мудрецы ступать остерегаются.
Я подумывал об отступлении. Нашим единственным спутником стало бы унижение. Вместо этого можно было бы подойти к получателям серебра, которые скоро прибудут в рыбацкую деревушку. Ничего не зная о нашей неудавшейся атаке на их богатство, они, возможно, были бы расположены принять новую команду, в частности людей, прошедших через такие испытания, как мы: битва на холме, засада в грозу, наш путь из Уэст-Бретланда.
Но нас бы разделили по разным кораблям. С этим было трудно смириться. Меня также коробила мысль признать другого своим вождем. Я командовал отрядом совсем недолго, но мне это нравилось. Это казалось естественным.
«Атака состоится», — решил я, вытирая одну потную ладонь, а затем другую о штаны.
— Нервничаешь? — прошептал Векель.
— Немного. — Ему я мог это сказать.
Головные всадники достигли поворота.
У меня перехватило дыхание.
Один из всадников натянул поводья. Его лицо исказилось.
«Сейчас, Вали, — подумал я. — СЕЙЧАС».
Громкий треск, который затянулся и закончился тяжелым ударом.
Полетели стрелы — размытые темные полосы. Люди умирали, падали со своих скакунов. Лошади вздыбились, отбиваясь копытами, и рухнули на всадников. Воздух наполнился криками. Приказами. Пешие воины выстраивались в линию по обе стороны повозок, или пытались. Прилетели еще стрелы. Я считал всадников, тех, кто мог легче всего уйти. Четверо из пяти впереди были мертвы или спешены. Лишь один оставался в седле и пытался собрать своих людей. Сзади на лошадях оставались двое, но стрела в крупе одной из них делала ее неуправляемой — она кружилась и металась в явной агонии. Последний всадник поскакал вдоль повозок. Воин на его пути столкнулся с лошадью и был сбит с ног. Я потерял его из виду, пока он не появился из-за головной повозки, и я понял, что он намеревается перепрыгнуть через бук. Если ему это удастся, наши надежды рухнут.
Хвала Одину, Лало тоже вел его.
Стрела метнулась вперед, вонзившись всаднику в горло. Это был самый невероятный выстрел, еще более искусный, чем тот, что сразил пастуха.
Теперь дело было за нами.
Издав боевой клич, я ринулся к дороге. Времени считать, сколько воинов осталось, не было, но они все еще значительно превосходили нас числом. Побеждать нужно было быстро.
Мой первый противник был крепок и хитер. Он сделал выпад, предвидя, что я пригнусь. Направив копье ниже, он ударил меня в шлем, к счастью, в макушку. Копье со скрежетом соскользнуло, но от силы удара по моей вывихнутой шее прокатились волны агонии. Он ринулся вперед, бах, умбон его щита ударил в мой, и я отшатнулся. Его правая рука отлетела назад для второго выпада. Полностью потеряв равновесие, я тяжело рухнул на задницу.
Торжествующий вопль, и вот уже копье нависло надо мной, острием метя прямо в мой полный ужаса глаз. Я вслепую рубанул в сторону бородатой секирой. Должно быть, со мной была одна из валькирий, потому что лезвие вгрызлось глубоко. Во что — я не знал, но воин закричал и позабыл о том, чтобы насадить меня на вертел, словно поросенка. Настала его очередь спотыкаться, и это дало мне миг, чтобы вскочить на ноги. Яйца сжались в ожидании, что в спину мне ударит другое копье или меч. Однако я успел подняться и увидел развороченное бедро воина. Среди кровоточащих мышц белела кость — он был калекой. Я избавил его от мучений.
Следующим я убил раненого, который был так занят, пытаясь вытащить стрелу из правой руки, что не заметил, как моя бородатая секира обрушилась на него. Двое воинов, один в кольчуге, напали на меня вместе, и мне пришлось туго. Если бы не моя собственная кольчуга, я был бы тяжело ранен. Но они зарвались и стали небрежны. Я подцепил щит кольчужника бородой секиры, притянул к себе и тут же, змеиным движением, рубанул вниз. Я перерубил один из его ремней на щите и повредил другой. Щит обвис, и воин остался беззащитен перед следующим ударом — косым замахом, который раздробил ему руку. С разинутым ртом, хрипло дыша, он стал легкой добычей. Бородатая секира снова впилась в плоть.
Спутник кольчужника атаковал. Его копье насквозь пробило мой щит, и острие ударило меня в грудь. Силы удара уже не хватило, чтобы пробить кольчугу. Его владелец изо всех сил дернул копье на себя. Оно не поддавалось, но рывком он потянул меня вперед. Не в силах высвободить руку из ремней щита, я принялся молотить его секирой. Первый удар он поймал на щит, и второй тоже, но, одновременно пытаясь высвободить свое копье, он не предвидел моего следующего хода. Я сменил угол и ударил сбоку. Бородатая секира вонзилась чуть ниже ребер, прорезав брюшную стенку и застряв в позвоночнике. Я отпустил ее и выхватил сакс.
Мне пришлось бросить и щит, с торчащим в нем копьем. Теперь меня защищала только кольчуга да, по сути, большой нож для потрошения рыбы. У всех моих врагов были копья или мечи. Воин неподалеку заметил это и тут же бросился на меня. Асхильд гордилась бы моим уклоном в сторону, ловким, как ее танцевальные па, и тем, как я превратил его в прыжок вперед. Резкий удар сакса украсил его горло новым, зияющим ртом. Хлынула багровая кровь, глаза его выкатились, он умер.
Отчаянно нуждаясь в щите и ожидая нового противника прежде, чем я успею его найти, я