Саша краем глаза заметила, что Савва смотрит на нее, и чуть не поперхнулась: он что, считает ее пряхой? Какой идиот!
От тоски по прежней дружбе и первоклассному клубу Сашу неожиданно спас еще один новый предмет, который тоже вел Алехин. Он назывался «ремесла».
– Эти наши занятия – чистая практика, – сказал Алехин на первом же уроке и повел их сложным маршрутом в мастерские.
Не только Саша, но и сдержанная Марьяна ахнула, когда Алехин распахнул двойные двери и гостеприимным жестом пригласил их войти. Больше всего это напоминало этнографический музей, в который их водили на экскурсию в старой школе. Вдоль одной стены стояли ткацкие станки, уже заправленные разноцветными нитями. В углу рядом с ними – странная конструкция, похожая на недостроенную карусель: две большие деревянные рамы, прикрепленные к одному столбу. У стены напротив толпились самые разные прялки: с колесами и совсем старинные – дощечка на палке. Тут же стояли корзины, полные шерсти, и лежали в коробке веретёна. Рядом был еще один странный ряд: на низких деревянных подставках лежали длинные тугие подушки-валики, в которые были воткнуты французские булавки и к каждой была привязана на нитке округлая палочка.
– О, коклюшки! – воскликнула Полина. – У меня бабушка на таких воротнички плела…
Алехин радостно кивнул и подвел их к еще одному углу. Там тоже стояли корзины с шерстью, но никаких прялок не было, а были почему-то скалки и бутылки с мыльным, кажется, раствором.
– Ну а это что за ремесло, кто знает? – весело спросил Алехин.
Но никто не ответил, даже Марьяна не знала.
– Это валяние. Можно, например, свалять валенки.
Трофим присвистнул. Алехин выглядел очень довольным и продолжал:
– Здесь у нас, как говорится, чистый цех. Здесь можно спрясть нити, соткать из них кусок ткани, покрасить ее, как это делали наши предки, или украсить набивкой. Можно свалять шапку или сплести корзину.
– А кузни у вас нет? – спросил Леня.
– Конечно, есть, – улыбнулся Алехин. – Можете попробовать себя в роли кузнеца, бондаря, стеклодува, гончара и даже шорника. Мы всё с вами попробуем.
– И девочки могут? – спросила Инга.
– Конечно. Все попробуют всё. Такой у нас с вами план на этот год.
И они начали пробовать. Каждую пятницу сразу после завтрака они приходили в мастерские и осваивали какое-нибудь ремесло. Оказалось, что Алехин умеет ткать, валять, плотничать. В кузнице они неожиданно увидели Магеллана – отложив спицы, он раздувал меха. Юнона Эдгаровна учила красить ткани и делать на них набивки, а Марина Львовна – прясть и плести корзины из лозы. Павел Вениаминович лепил на гончарном круге горшки и окари́ны, вырезал из дерева смешные фигурки. Саша попробовала все ремесла, но больше всего полюбила валять иголками. Ее восхищало, как бесформенный комок шерсти превращался в забавных зверюшек, она сразу видела, как, куда и сколько надо привалять, чтобы изменить форму, как украсить и создать фактуру.
Однажды на уроке по ткачеству Полина вдруг спросила Алехина:
– А зачем мы все это делаем? Зачем вы нас этому учите? Разве нам важно это уметь в век высоких технологий? Для чего?
Марьяна закатила глаза. Но Саша подумала, что не такой уж глупый это вопрос. И правда – зачем? Ткани проще купить в магазине, чем заправить станок и не один день водить челноком туда-сюда. Никто давно не носит валенки, ну разве что дедушка Трофима в своем этноцентре, да и делать подковы – такой ли уж нужный навык в мире, где лошадей можно увидеть лишь в конюшнях, доступных далеко не всем?
Алехин дотянул нить, отпустил педаль, посмотрел на притихших второклассников.
– Хороший вопрос, Полина, спасибо. Мы делаем это… нет, не только потому, что это интересно, и даже не потому, что, овладевая новым навыком, ваш мозг создает нейронные связи, а это крайне полезно. Но еще и потому, что мир потерял память.
– Потерял память? – переспросил Трофим. – Как это?
– Как весь мир может потерять память? – удивился Коля.
– Получается, что может, – развел руками Алехин и положил челнок. – История ходит по кругу, повторяя век за веком одни и те же ошибки: войны, репрессии, голод… Сами подумайте, вспомните, проанализируйте. За последнее столетие мир пережил такое количество войн, что хватило бы на целую эру! И сколько потом было написано книг, песен, картин, снято фильмов, открыто музеев. Но это не помогло. И каждое новое поколение переживало все заново, всегда находились люди, выросшие будто бы с нулевой памятью, будто бы не читавшие книг, не слушавшие сказок, не знающие истории. Они часто приходят к власти, такие люди, а может, это власть развращает их и стирает память, и снова и снова развязываются войны. И самое страшное, что всегда, всегда находятся люди, много людей, готовых поддержать диктатуру, кричать лозунги, верить в них. Все прочитанные в детстве книги оказываются бессильными, они не помогли, не уберегли нас от очередной катастрофы, не остановили ни одну войну. Каждое новое поколение смотрело на своих родителей, на бабушек и дедушек, слушало их истории и не понимало, как же они такое допустили? Но приходило их время, и они будто оказывались внутри этих историй: молчали, боялись, предавали. И стало понятно, что книги, фильмы, рассказы очевидцев, весь пережитый ужас, растекшийся по предыдущим поколениям, весь страх, вся вина и вся гордость, – все это было зря.
– И при чем тут ремесла? – не поняла Полина.
– Ремесла ни при чем, – неловко улыбнулся Алехин, и Саша поняла, что он уже жалеет о сказанном, что у него вырвалось наболевшее. – Но ремесла – это тоже память. Память о том, как трудно было сшить обычную рубашку, вырезать простую ложку. Когда понимаешь, сколько времени это занимало всего лишь у наших прадедушек и прабабушек, начинаешь относиться бережнее к вещам, а через них – к труду, а через него – к человеку.
Саша подумала, что Алехин специально уводит в сторону, заговаривает, пришивает собаке пятую ногу, что речь совсем не об этом шла, но, видимо, он боялся, что кто-нибудь спросит о том, о чем он говорить не хотел, но все-таки сказал. Он повернулся к станку и начал нарочито бодрым голосом, и все почувствовали себя неловко:
– Давайте я покажу вам, как соткать простой узор. Ткачество – это во многом математика. Кто-нибудь любит математику?
К Новому году Саша сваляла маме игрушечную кошку, а папе – шапку, вылепила на гончарном