После очередного урока ремесел Инга вдруг сказала:
– Мне кажется, эти уроки связаны. Ну, ремесла и УиВМ. Они не зря там прялки разные поставили, вдруг одна из нас окажется пряхой?
И судя по тому, как загорелись ее глаза, Инга считала, что это именно она и есть.
* * *
Внезапно от них съехала Алиса.
– Вы только не обижайтесь, девочки, – сказала она. – Но глупо жить с теми, кто не близок тебе совсем, правда? Я не имею в виду, что вы плохие, нет, наоборот, вы классные, но просто на другой волне. А с Полиной и Ингой я прямо подружилась!
– Разве с ними не живет первоклассница… м-м-м-м… Милена? – спросила Марьяна, и Саша удивилась, откуда такие подробности.
– Ой, вы разве не в курсе? – распахнула глаза Алиса. – Она же отчислилась! Вернулась обратно в старую школу. Вот ужас, правда?
Саша пожала плечами:
– Бывает.
– Ну не знаю… я бы ни за что не отчислилась! За свой дар надо бороться! Да, это трудно, бывает невыносимо, но…
«Ну все, понеслось», – вздохнула Саша и отключилась. Правда, опять горько подумала: как Савва это выдерживает?
С Саввой они почти не пересекались теперь. Общих уроков у них, конечно, было много, а в классе из девяти человек трудно затеряться, но оба делали вид, что друг другу совершенно неинтересны. Саша то злилась на него, то мучилась непонятной виной. Но бывали минуты отчаянной честности, и тогда Саша признавалась себе: она очень скучает и отдала бы все заработанные золотые, лишь бы помириться с этим дураком.
Сердце ее успокаивалось только в мастерских. Сидя за гончарным кругом или за прялкой, она чувствовала, как уходит обида и зависть, будто то, что она могла повлиять на что-то, могла превратить одно в другое (кусок глины – в кружку, комок шерсти – в валенок, а чурбачок – в куколку), делало ее настоящей, значимой. И можно не думать о Савве и карамельках, быть самой по себе, быть собой.
Упрямые двери
Наставником следопытов был Алексей Васильевич, чему Саша страшно обрадовалась – с Арсеньевым было легко и просто. Он отвечал на любые, даже самые дурацкие вопросы так, будто это на самом деле было важно, и поэтому никто не боялся у него спрашивать. Ткачам вот повезло меньше, их наставником была Янина, и Марьяна пожаловалась как-то, что прямо боится начала индивидуальных занятий.
– Ну хорошо хоть не одна буду, а с Ингой.
Саша хмыкнула.
– Мне кажется, ты к ней предвзято относишься, – упрекнула ее Марьяна. – Она совсем неплохая и так хочет нам понравиться…
– Она всем хочет понравиться, – буркнула Саша. – Это-то и бесит.
Марьяна покачала головой, но ничего не сказала.
* * *
После завтрака Саша с Кириллом и Марьяной подошли к стенду с объявлениями. Саша демонстративно отвернулась от доски карамелек. Кажется, она уже ненавидит розовый и сиреневый. Уставилась на расписание.
«Ткачи – 15.
Смотрители – 28.
Следопыты – 47.
Проводники – 406.
Целители – 12».
– Мы в сорок седьмом, – сказал Кирилл. – Пошли.
– Пошли, – вздохнула Саша.
Арсеньев уже ждал их, улыбнулся приветливо.
– Ну что же… Рад вас видеть. Приступим! – тут же сказал он. – Давайте сначала четко проговорим, чем занимаются следопыты.
«Наконец-то!» – подумала Саша.
– Наверное, вы уже поняли, что Школа дорог и мостов ищет артефакты в других мирах, а еще помогает тем, кто нуждается в помощи. Иногда люди из других миров попадают в наш мир и хотят вернуться, но бывает и наоборот. – Он вдруг замолчал, тяжело вздохнул. Потом улыбнулся. – В общем, Вселенная наша так огромна и непознаваема, что чего только в ней не бывает. И наша с вами задача как следопытов – собирать данные, анализировать, искать. Это интересная и нужная работа, очень захватывающая. Начнем сразу и с главного: надеюсь, вы не успели забыть нашу последнюю лекцию?
– Про меренги? – уточнил Кирилл.
– Про намерение, – поправил Алексей Васильевич. – На лекции мы с вами предположили, что желание, переходящее в намерение, способно творить… многое. На индивидуальных занятиях мы будем отрабатывать это на практике. Желать – создавать намерение – творить. Начнем с меренг, – Алексей Васильевич улыбнулся Киру, – а там и до более сложных форм доберемся, может, даже целый мир забацаем.
– Целый мир? – спросила Саша недоверчиво. – Я сама могу придумать мир? Любой?
– Нет, конечно, нет. Все миры уже есть. Но они… ну, будто бы спят. А ты можешь их разбудить, дать толчок, импульс.
– И тогда…
– И тогда мир откроется тебе. Это не значит, что ты сможешь творить в нем все, что пожелаешь, но ты сможешь влиять на него так же, как и он на тебя.
– Я не понимаю.
– Я тоже, – улыбнулся Арсеньев. – Я не понимаю, как это работает, но, наверное, больше всего это похоже на воду. Обстоятельства меняют ее: например, при низких температурах она замерзает, превращается в лед. Но и замерзнув, она может влиять на что-то.
– Например, разорвать железную трубу…
– Да! Или, может быть, это похоже на творчество. Композитор услышал шорох волн по гальке, и в голове у него родилась музыка. Он записал ее, дал послушать другим, и эти люди под воздействием музыки стали чуть-чуть другими.
– Это если музыка хорошая, – усмехнулась Саша.
– В точку, – согласился Арсеньев. – Ты ухватила самую суть. Творчество только тогда может существенно влиять на мир, если оно талантливо. Поэтому прошу отнестись к нашим урокам со всей серьезностью.
Что ж, никто ведь и не думал отлынивать. Но разве одной упертости достаточно? Им с Кириллом и правда повезло: уроки у Арсеньева были интересными и какими-то… Саша не могла толком этого объяснить, но они захватывали целиком. Он учил их видеть сквозь строчки текста и сквозь стены, учил усилием воли угадывать намерения друг друга (хотя Саше казалось, что дело тут в простой внимательности и наблюдательности), учил сосредотачиваться на своих желаниях, фокусироваться на них и таким образом добиваться исполнения. Не раз и не два на его уроках Саша вспоминала, как Петра вызвала снег в прошлом году, и теперь могла объяснить, как именно она это сделала.
– Мир пластичен. Это не значит, что вы можете крутить и вертеть им как хотите, вряд ли вы сможете повлиять на такие глобальные события, как голод, землетрясение или война, но чуть-чуть договориться о, скажем так, небольших бонусах – вам вполне по