Таким образом, после Сталина и Хрущева в Кремле не осталось ни одного волевого человека со стратегическим видением. Главный теоретик в новом руководстве – Михаил Суслов – был сухим догматиком без политического таланта и амбиций. Люди, сменившие Хрущева, были заложниками созданных до них системы, институтов и воззрений, которыми они пользовались. Их – быть может за исключением Шелепина – уже не вдохновляла вера в коммунистическую идею и страсть революционных преобразований. Этих людей объединял их жизненный опыт, который сложился при Сталине и служил для них щитом от новых, неортодоксальных подходов. Вместе с тем ортодоксия этих людей проявлялась по-разному во внутренней и внешней политике [735].
Во внутренней политике многие из коллективного руководства выступали за то, чтобы заморозить «оттепель», задавить инакомыслие в культуре, запретить либеральные направления в литературе и искусстве. Внутри страны назревала реабилитация вождя всех народов и его политики. Даже смена партийных вывесок напоминала о сталинских временах: Брежнев сменил титул первого секретаря партии на титул генерального секретаря, как это было при Сталине. Высший партийный орган, с 1952 по 1964 год именовавшийся Президиумом ЦК КПСС, опять превратился в Политбюро. Снова начала набирать обороты политика русификации в республиках СССР, возобновились парады Победы на Красной площади, и пошла опять полным ходом пропаганда милитаризма. В Москве, Ленинграде и Киеве интеллигенты-евреи в страхе ждали начала очередной антисемитской кампании [736].
Новые руководители посмеивались над неудачными и безграмотными попытками Хрущева внести свой вклад в марксистско-ленинскую науку, особенно над его «редакцией» Программы КПСС. Но сами они страдали от комплекса идеологической неполноценности. Иными словами, они опасались, что их собственный недостаток образования и отсутствие глубоких теоретических знаний в вопросах «высокой политики» может каким-то образом завести их не туда, куда надо. Решать, что есть «правильно с идеологической точки зрения», Брежнев и другие члены Политбюро поручили тому же Суслову, хорошо знавшему «Краткий курс истории ВКП(б)» и классику марксизма-ленинизма. Все служебные записки по международным проблемам вначале должны были проходить через фильтры аппарата ЦК КПСС, которым управлял Суслов со своими идеологами-чиновниками. В основном это были выходцы из глубинки, не отличавшиеся широким кругозором. Некоторые из этих людей (как, например, завотделом науки С. П. Трапезников, руководивший Отделом пропаганды и агитации В. Т. Степаков и помощник генерального секретаря В. А. Голиков) были давними друзьями Брежнева и разбирались разве что в колхозно-совхозной системе сельского хозяйства.
В отношении международных дел большинство членов Президиума придерживались великодержавных и сталинистских взглядов. Косыгин и Шелепин откровенно исповедовали идеи социалистической экспансии и великодержавия. Трапезников и его люди восхищались китайцами за то, что те в своей внешней политике не отказались от революционных идеалов. Приверженность ортодоксальным взглядам в аппарате проявилась в период подготовки текста выступления Брежнева на съезде КПСС, который должен был состояться в марте 1966 года. Идеологические советники генсека предлагали убрать из текста доклада предложения, в которых говорилось о «принципе мирного сосуществования» и «предотвращении мировой войны», «большом разнообразии условий и методов строительства социализма» в различных странах и «невмешательстве во внутренние дела» компартий других стран. В отношении США партийные идеологи придерживались пропагандистской точки зрения образца 1952 года: им хотелось, чтобы доклад на съезде партии показал «звериную, хищническую колониальную сущность» американского империализма, его «агрессивность и бешеную подготовку к войне», а также «активное развитие фашистской тенденции в США». Во время закрытого обсуждения Голиков заявил: «Мировая война на подходе. Надо с этим считаться». В кругах партийных аппаратчиков ходили слухи о том, будто бы Шелепин бросил фразу: «Люди должны знать правду: война с Америкой неизбежна» [737].
В январе 1965 года МИД и Отдел социалистических стран ЦК КПСС подали в Политбюро записку о необходимости принять срочные меры для улучшения отношений с Соединенными Штатами Америки, однако Политбюро записку отвергло. Шелепин обрушился с критикой на руководителей этих ведомств – Андрея Громыко и Юрия Андропова – обвинив их в отсутствии «классового подхода» и «классового чутья». Члены нового коллективного руководства сошлись во мнении, что первоочередной задачей должна быть не разрядка напряженности в отношениях с Западом, а восстановление испорченных при Хрущеве отношений с «братским» коммунистическим Китаем. Кремлевские лидеры не хотели видеть того, что Мао Цзэдун, борясь за власть и выведя молодежь на улицы и площади городов против партаппарата, взял на вооружение критику «советского ревизионизма». Китай вползал в Великую пролетарскую культурную революцию, и в такой обстановке его примирение с Москвой было невозможно. Некоторые советские дипломаты, работавшие в Пекине, докладывали в Москву о том, что происходит в Китае, но их сообщениям либо не верили, либо не давали хода. Посол СССР в Пекине Степан Червоненко, бывший секретарь ЦК Компартии Украины, отлично зная о настроениях в советском руководстве, подлаживался под них в своих донесениях. Сменивший Червоненко на должности посла в 1965 году Сергей Лапин был циничным и прожженым аппаратчиком, и его меньше всего волновало качество и объективность информации о событиях в Китае [738].
Эскалация американского военного присутствия во Вьетнаме в 1965 году заставила Кремль впервые после ухода Хрущева произвести ревизию международного положения и внешней политики СССР. При Хрущеве советское руководство не придавало большого геополитического значения Вьетнаму и в целом Индокитаю. В Кремле тщетно пытались отговорить вьетнамских коммунистов от начала военных действий на юге Вьетнама. Но Ханой решил любой ценой добиться объединения страны под своим контролем и свергнуть проамериканское южновьетнамское правительство. Историк Илья Гайдук, изучив рассекреченные документы по этому вопросу, пришел к выводу: советские руководители опасались, что война в Индокитае станет «преградой на пути к разрядке с Соединенными Штатами и их союзниками» [739]. Однако прямое военное вмешательство американцев в гражданскую войну во Вьетнаме вынуждало Политбюро к ответным действиям. Возобладал идеологический мотив: исполнить «братский долг» и оказать вьетнамским коммунистам военную и экономическую помощь. Косыгин и другие сторонники восстановления отношений с Китаем стали доказывать,