Главные уроки жизни Брежнев получал в годы Великой Отечественной войны, когда ему было уже далеко за тридцать. В качестве армейского политработника (сначала бригадного комиссара, затем – начальника политотдела 18-й армии) Леонид Ильич принимал непосредственное участие в жестоких сражениях: с 1942 по 1945 год он прошел с войсками от вершин Кавказа до Карпатских гор. Тем не менее Брежнев твердо верил, что для победы слишком высокой цены не бывает. В июне 1945 года он участвовал в Параде Победы на Красной площади и присутствовал на сталинском банкете в честь победителей. Он не переставал восхищаться Сталиным как великим полководцем. К 1964 году Брежнев уже являлся членом Секретариата ЦК и в этом качестве курировал советскую космическую программу и многочисленные проекты военно-промышленного комплекса, в том числе производство ядерного оружия и создание ракетных пусковых столов и стартовых шахт [759]. Книги-воспоминания («Малая Земля», «Возрождение» и «Целина»), написанные за Брежнева профессиональными литераторами, дают лишь беглое представление об этих важнейших страницах его жизни.
У многих советских высокопоставленных руководителей того времени, в том числе у друзей Брежнева – Дмитрия Устинова и Андрея Гречко, – имелся схожий жизненный опыт, сделавший их горячими сторонниками военной силы и укрепления боеготовности. Но при этом одному Брежнему не давала покоя мысль о возможной войне, поэтому он хотел договориться о мире с западными державами. Брежнев, как позже и президент США Рональд Рейган, полагал, что наращивание вооружений важно не само по себе, а в качестве прелюдии к международным соглашениям. Его убежденность в том, что мир должен быть подкреплен силой, в дальнейшем создаст много проблем. Именно непрерывное наращивание советских стратегических вооружений позволит критикам разрядки в США и экспертам из Пентагона утверждать, что Кремль стремится к военному превосходству. В конце концов возрождение в США страхов перед «военной угрозой со стороны СССР» стало одним из решающих факторов, подорвавших советско-американскую разрядку. Но в начале 1970-х гг. цельные, пусть одномерные взгляды Брежнева привели его к глубокому убеждению, что сотрудничать с США необходимо.
Брежнев питал отвращение к методам ядерного шантажа и балансирования на грани войны, с которыми была неразрывно связана внешняя политика Хрущева после 1956 года. Даже спустя 20 лет после кубинского ракетного кризиса он не мог спокойно вспоминать о действиях Хрущева: «Помню, на Президиуме ЦК кричал: „Мы в муху попадем ракетой в Вашингтоне!“ А что получилось? Позор! И чуть в ядерной войне не оказались. Сколько пришлось потом вытягивать, сколько трудов положить, чтобы поверили, что мы действительно хотим мира» [760]. В 1971 году столь же резко критикуя Берлинский кризис, он говорил своим советникам: «Вместо дипломатических успехов построили китайскую стену, грубо говоря, и хотели так решить проблему» [761]. Желание Брежнева преодолеть наследие хрущевских шараханий от войны к миру и создать прочный фундамент для мирного существования станет главной движущей силой его активной деятельности в области международных отношений в начале 1970-х гг.
В руководящем стиле и характере Брежнева были и другие стороны, которые способствовали его превращению в архитектора разрядки. Генри Киссинджер писал в своих мемуарах о том, что Брежнев был человеком грубого склада, с комплексом неполноценности (в отличие от Мао Цзэдуна и Чжоу Эньлая). На самом деле Брежнев был добродушен, а не груб, им двигало тщеславие, а не преднамеренная жестокость. Он был также чрезвычайно чувствителен. Когда на одном из заседаний Президиума и Секретариата ЦК в июне 1957 года в решающий момент схватки за власть между членами послесталинского руководства Каганович грубо одернул выступавшего Брежнева, будущий генсек упал в обморок. Даже обдумывая отстранение Хрущева от власти в 1964 году, Брежнев больше всего опасался того, что ему придется лично иметь дело с разъяренным Никитой Сергеевичем [762]. Как человек и как политик он не любил конфронтации и крайностей. Родственники вспоминали, что в молодости он был «красивым и обаятельным, следил за собой и был дамским угодником». На протяжении всей своей карьеры при Сталине и Хрущеве Брежнев учился нравиться людям. По воспоминаниям кремлевского врача Евгения Чазова, в зрелом возрасте это был «статный, подтянутый мужчина с военной выправкой, приятная улыбка, располагающая к откровенности манера вести беседу, юмор, плавная речь (он тогда еще не шепелявил). Когда Брежнев хотел, он мог расположить к себе любого собеседника». Однажды Брежнев признался Александрову-Агентову: «Знаешь, Андрей, обаяние – это очень важный фактор в политике». Одна пожилая школьная учительница, увидев его в 1963 году на спектакле в Большом театре, записала в своем дневнике: «Брежнев, несомненно, привлекателен: голубые глаза, чернобровый, с ямочками на щеках. Теперь я понимаю, почему он всегда мне нравился» [763]. Для Брежнева сердечно улыбаться и обаять людей было так же естественно, как для Хрущева вспылить и грозить кулаком.
Брежнев по своей природе держался середины и был против резких перемен – в ту или иную сторону. Когда после 1964 года помощники и закадычные друзья генсека стали сворачивать «оттепельный» процесс в области культуры, пропаганды и идеологии, он не слишком возражал. В мае 1965 года он с большим удовольствием под овации военной элиты объявил о восстановлении празднования Дня Победы и упомянул о больших заслугах Сталина в ее достижении. Вместе с тем Брежневу не хотелось восстанавливать против себя значительную часть интеллектуальной элиты страны – деятелей науки, литературы и искусства, – которая опасалась возврата к сталинизму. Кроме того, он скептически относился к возможности примирения с КНР. Ему было известно, что «советские китайцы», то есть наиболее ярые сторонники идеологического подхода к политике, группировались вокруг Александра Шелепина и почти в открытую говорили о нем, Брежневе, как о