В группу референтов Брежнева входил также и его помощник Андрей Александров-Агентов, филолог и опытный дипломат-европеист, но человек старшего поколения. Свою карьеру он начал в Швеции помощником знаменитого полпреда Александры Коллонтай, а затем работал в аппарате Громыко. Александров-Агентов являлся убежденным последователем ленинских взглядов на капитализм и империализм и веровал в международное коммунистическое движение. В то же время в вопросах международной политики он не руководствовался идеологическими штампами. Как заметил работавший с ним Черняев, он «считал, что realpolitik работает на наше коммунистическое будущее». Имелась в виду ленинская дипломатия балансирования между назличными центрами силы и использования противоречий великих держав [774].
Наставником Брежнева в международных делах был министр иностранных дел Андрей Андреевич Громыко – дипломат высокого класса. К сожалению, Громыко, работавший многие годы под Сталиным, Молотовым и Вышинским, отличался почти раболепной исполнительностью: «…всякий раз он добросовестно выражал и осуществлял идеи и установки руководителя, которому служил в данный момент» [775]. В то же время министр не терпел, когда во внешнюю политику подмешивалась идеология. Его идеалом была сталинская дипломатия «Большой тройки», переговорный стиль Сталина и Молотова на встречах в верхах в Тегеране, Ялте и Потсдаме. Основной целью Громыко было добиться от западных держав признания новых границ СССР и его сателлитов в Европе, прежде всего границ ГДР с Западной Германией и Польшей. Следующей по важности целью он считал жесткий торг и достижение политических договоренностей с Соединенными Штатами. В докладной записке о международном положении, составленной в январе 1967 года для Политбюро ЦК КПСС, Громыко утверждал: «В целом состояние международной напряженности не отвечает государственным интересам СССР и дружественных ему стран. Строительство социализма и развитие экономики требуют поддержания мира. В обстановке разрядки легче добиваться укрепления и расширения позиций СССР в мире». Эти установки были очень далеки от сталинских [776].
В этом же документе подчеркивалось, что в капиталистических странах происходят многообещающие события. Особенно обнадеживало Громыко то, что правительства западных государств устали от холодной войны, повернулись лицом к разрядке напряженности. И хотя шла война во Вьетнаме, Громыко и другие советские дипломаты, в том числе посол СССР в Вашингтоне Анатолий Добрынин и руководитель отдела США в Министерстве иностранных дел Георгий Корниенко, поддерживали идею переговоров с администрацией Джонсона [777]. Постепенно и сам Брежнев стал понимать, что политика разрядки и переговоры с капиталистическими державами – это кратчайший путь к тому, чтобы стать успешным государственным деятелем и получить международное признание и народную любовь дома. Однако понадобилось несколько лет, отмеченных рядом кризисов и потрясений в Европе и Азии, чтобы советско-американские переговоры начали давать ощутимые результаты.
«Я искренне хочу мира»
Из всех кризисных событий того времени главным и поворотным моментом для Брежнева стали события в Чехословакии весной и летом 1968 года. Именно они заставили его обратить самое серьезное внимание на международные отношения. Демонтаж режима сталинского образца в центральноевропейской стране, состоявшей в Варшавском договоре, получил название Пражской весны, но лично Брежневу он грозил самыми неприятными последствиями. Генсек КПСС нес персональную ответственность за сохранение «единства социалистического лагеря», а вместе с ним и военного присутствия СССР в Центральной Европе. «Потеря» Чехословакии была бы смертельным ударом для того и другого: эта страна наряду с Польшей и ГДР имела исключительное стратегическое значение, а также обладала развитой военной промышленностью и урановыми рудниками [778]. Подобно администрации Джонсона в США, опасавшейся «эффекта домино» в Юго-Восточной Азии в случае падения Южного Вьетнама, советское руководство боялось цепной реакции в странах Восточной Европы. Эти опасения имели под собой почву, учитывая опыт массовых движений против советского присутствия в Польше и Венгрии в 1956 году, упорный нейтралитет Югославии, явное дистанцирование Румынии от СССР после 1962 года и далекую от стабильности обстановку в ГДР [779]. В случае подобной катастрофы вина за это падала на Брежнева. Всем было известно, что инициатор либеральных преобразований в Чехословакии Александр Дубчек стал генеральным секретарем правящей партии в январе 1968 года при поддержке руководителя КПСС. Мало того, что Леонид Ильич одобрил отставку Антонина Новотного, много лет руководившего страной, он еще и одобрил «Программу действий», предложенную новым руководством КПЧ. Первый секретарь ЦК Компартии Украины Петро Шелест считал, что Пражская весна стала возможной именно из-за «гнилого либерализма» Брежнева. По мере того как нарастали события в ЧССР, некоторые руководители стран – участниц Организации Варшавского договора – Гомулка в Польше и Ульбрихт в ГДР – все настойчивее выступали за ввод войск в Чехословакию и открыто критиковали Брежнева за чрезмерную эмоциональность, политическую наивность и нерешительность [780].
В отношении брежневского характера они были правы. Миролюбивый по натуре Брежнев не мог решиться на военное вторжение в другую страну, да еще Чехословакию, где всегда, в отличие от Польши, Венгрии, и Румынии, были искренние прорусские симпатии. Также мирный характер реформ, проводившихся сверху, не давал Москве, как в 1956 году, оснований на применение силы. Как вспоминал один из очевидцев событий, даже летом 1968 года в здании ЦК КПСС в Москве царила неразбериха – мнения аппаратчиков разделились. Одни кричали во все горло: «Нельзя посылать танки в Чехословакию!», другие: «Пора направить танки и прикончить этот бардак!» Судя по архивным документам, Брежнев в течение всего кризиса не терял надежды избежать «крайних мер», то есть военного вторжения. Он рассчитывал, что под сильным политическим давлением Дубчек и чехословацкое руководство сами свернут реформы [781]. К тому же Леонид Ильич опасался, что советское вторжение вызовет ответ со стороны НАТО и приведет к большой войне в Европе. Однако Пражская весна продолжалась, и надо было принимать решение. Нерешительность Брежнева все больше бросалась в глаза. Те, кто наблюдал за ним в этот период, часто видели его потерянным, неуверенным в себе, с дрожащими руками. В частном разговоре со своим помощником по международным делам Александровым-Агентовым Брежнев как-то откровенно признался: «Ты