Брежнев стал активно проявлять личный интерес к обмену информацией по тайному каналу только в 1971 году. А уже к лету того же года он выразил желание встретиться с Никсоном в Москве и посетить с ответным визитом Соединенные Штаты. Что подтолкнуло генсека изменить решение Политбюро? Во-первых, Брежнев стал чувствовать себя гораздо увереннее после прошедшего в марте – апреле 1971 года съезда КПСС и в результате успешных встреч с Баром и Брандтом. Другим фактором стало внезапное известие о предстоящем визите Никсона в Китай. После стычек на китайско-советской границе в Вашингтоне наконец-то поняли, что две коммунистические державы действительно стоят на грани войны друг с другом (яростную советско-китайскую идеологическую полемику предыдущих лет американцы в расчет не брали). Никсон и его советник по национальной безопасности Генри Киссинджер задумали «трехстороннюю дипломатию»: они решили параллельно налаживать отношения и с Пекином и Москвой, используя их вражду в американских интересах, прежде всего для окончания вьетнамской войны. «Трехсторонняя дипломатия» сработала: после того как Мао Цзэдун пригласил президента США приехать в Пекин, Политбюро решило, что затягивать вопрос о встрече на высшем уровне, как предлагал Громыко, неразумно [819].
Тем временем произошло событие, окончательно разрешившее все сомнения Брежнева. 5 августа 1971 года он получил первое личное послание от президента Никсона. До этого официальным советским адресатом тайного канала был Косыгин, но Добрынин намекнул Киссинджеру, что пора бы внести коррективы. И вот, к удовольствию тщеславного генсека, сам президент США попросил его стать партнером в обсуждении «крупных проблем». Брежнев незамедлительно ответил предложением провести советско-американскую встречу на высшем уровне в Москве в мае – июне 1972 года. Добрынин получил из Москвы распоряжение о том, что с этого момента Брежнев будет лично следить за подготовкой к саммиту [820].
Как и в случае с «восточной политикой» Брандта, генсек решил рискнуть своим политическим капиталом для встречи с Никсоном, только когда убедился, что шансы осуществить прорыв в отношениях с США высоки. И все же последние недели перед Московским саммитом оказались крайне напряженными, даже штормовыми. Первая неприятность случилась в западногерманском бундестаге, где канцлеру Брандту грозил вотум недоверия со стороны большинства депутатов, а ратификация Московского договора оказалась под угрозой срыва. Провал политики Брандта спутал бы все карты советской дипломатии и лично Брежневу: процесс улучшения советско-германских отношений был бы приостановлен или того хуже – повернут вспять. Брежнев даже обратился к Белому дому с просьбой повлиять на консервативных депутатов бундестага и помочь Брандту. В КГБ обдумывали возможность подкупа некоторых депутатов [821]. 26 апреля 1972 года Брандт получил вотум доверия с перевесом в два голоса. 17 мая бундестаг ратифицировал Московский договор. Как с политической, так и с психологической точки зрения это давало Брежневу твердую почву для успешных переговоров с Никсоном в Москве.
Еще одно событие, ставшее испытанием для наметившегося советско-американского диалога на высшем уровне, разразилось в Южной Азии. В ноябре 1971 года вспыхнула война между Пакистаном и Индией. Всего за три месяца до этого СССР подписал с индийским премьер-министром Индирой Ганди Договор о мире, дружбе и сотрудничестве. Советское руководство обязалось поставить Индии крупную партию вооружений. Помощник Брежнева позже вспоминал, что это был главным образом геополитический ответ на сближение Никсона с Китаем. Но то, что случилось потом, стало потрясением для руководства обеих сверхдержав. Воодушевленная договором с СССР о поставках вооружений, Индира Ганди послала индийские войска в Восточный Пакистан, чтобы поддержать бенгальских сепаратистов, провозгласивших новое государство Бангладеш. В ответ пакистанцы атаковали индийские аэродромы. Пакистанская армия быстро проиграла войну на востоке, но на западе боевые действия могли перекинуться в Кашмир, на территорию, являвшуюся предметом наиболее ожесточенных споров между двумя государствами [822].
Индо-пакистанская война вызвала у Никсона и Киссинджера почти истерическую реакцию: причиной ее они считали сговор СССР с Индией, имеющий целью опрокинуть всю их трехстороннюю дипломатию. Победа Индии грозила, в частности, сорвать сближение США с Китаем, ведь КНР был главным союзником Пакистана в регионе – в противовес Индии и Советскому Союзу. Американцы потребовали от Брежнева гарантий, что Индия не станет нападать на Западный Пакистан. Казалось, Никсон был готов поставить Московский саммит под вопрос, в зависимости от действий Советского Союза по этому вопросу. Более того, президент США направил в Бенгальский залив авианосцы 7-го американского флота. Советские руководители, включая Добрынина, не могли понять, почему Белый дом поддерживает Пакистан, который, как они считали, развязал войну против Индии. Недоумение Брежнева вскоре сменилось гневом. В узком кругу он даже предлагал передать Индии секреты атомного оружия. Его советники сделали все возможное, чтобы похоронить эту идею. Когда через несколько лет Александров-Агентов напомнил Брежневу об этом эпизоде, тот не смог сдержать эмоций и еще раз крепко выругался в адрес Соединенных Штатов [823].
Самым серьезным препятствием для встречи на высшем уровне оставалась вьетнамская война. Весной 1972 года Ханой предпринял новое наступление на Южный Вьетнам, причем без всяких консультаций с Москвой. В ответ на это ВВС США возобновили бомбардировки северных территорий и в бухте порта Хайфон повредили четыре советских торговых судна. Несколько членов экипажей судов погибло. В начале мая Никсон приказал усилить и без того ожесточенные бомбардировки Ханоя и отдал распоряжение минировать северовьетнамские порты и внутренние водные пути