Однако не только геополитические расчеты, но и внутриполитические факторы, идеологические страсти и группы давления в обеих странах подталкивали к привычному для обеих сторон типу отношений, «переговорам с позиции силы». Уже после подписания соглашения об ОСВ-1 в Москве Никсон настаивал на увеличении стратегических вооружений, а Брежнев, находясь с визитом в ФРГ, отказался даже обсуждать грядущее развертывание новых ракет средней дальности типа «Пионер», позже известных на Западе как СС-20. Помощник Брежнева Александров-Агентов вспоминал, что генсек «фактически отмахнулся» от этого вопроса и сделал это «явно под влиянием нашего военного руководства, прежде всего Устинова, которого поддерживал Громыко». Военные гордились этими точными и мобильными ракетами и считали, что их развертывание наконец-то уравновесит американские «системы ближнего развертывания» вблизи советских границ, на базах НАТО и атомных подводных лодках [860].
В подобной ситуации надежда на поддержание советско-американского диалога могла иметь место лишь в том случае, если бы и Брежнев, и Никсон относились к разрядке как к общему делу, не жалея для него времени и политического капитала. Никсон и Киссинджер и в самом деле были заинтересованы в развитии советско-американских отношений и ревностно следили за тем, чтобы никто, ни Госдеп, ни Конгресс не смог отобрать у них эту заслугу. И тем не менее разрядка для них была лишь одним из многих направлений их внешней политики. Главной целью Никсона до ноября 1972 года было добиться договоренности об окончании войны во Вьетнаме и переизбраться на второй срок. Киссинджер строил собственные планы, его внешнеполитические амбиции предполагали сложную игру с Китаем и на Ближнем Востоке, притом, как правило, за счет советских интересов. Важно отметить, что отношение многих политических кругов в США к разрядке с самого начала было более чем сомнительным. Поддержка ее была хрупкой, и разрушить ее было легче, чем в ФРГ и других странах Западной Европы, кровно заинтересованных в стабильности, торговле и мире. И если поначалу Никсон мог сдерживать правых консерваторов в собственной Республиканской партии, то вскоре из-за Уотергейтского скандала президент утратил политический авторитет, а затем и власть. Его многочисленные враги, прежде всего на либеральном фланге, открыли сокрушительный огонь по разрядке, ставя ее в один ряд с прочими сомнительными начинаниями скомпроментированного президента [861].
Брежнев продолжал считать разрядку своим главным делом. Анатолий Черняев, сотрудник Международного отдела ЦК КПСС, записал в своем дневнике, что «основная жизненная идея Брежнева – идея мира. С этим он хочет остаться в памяти человечества» [862]. При любой возможности генсек старался помочь своим «друзьям», Брандту и Никсону, оградить разрядку от нападок со стороны их политических противников. Генсек даже подумывал о том, чтобы заключить некий союз трех лидеров. В сентябре 1972 года он прозрачно намекал Киссинджеру, что надо как-нибудь помочь Брандту с переизбранием. «И вы, и мы заинтересованы в этом». Киссинджер уклончиво ответил, что если в ФРГ победу на выборах одержит коалиция ХДС-ХСС, а не Социал-демократическая партия Брандта, то администрация Никсона будет «использовать все свое влияние, чтобы новое правительство не меняло политический курс» [863].
Даже по щекотливому вопросу о так называемой еврейской эмиграции из СССР Брежнев был готов помочь Никсону и Киссинджеру набрать очки в их внутриполитических играх. Все большее число советских евреев хотело эмигрировать, что порождало все большее напряжение между ними и властями. Чтобы парировать обвинения в антисемитизме, а заодно избавиться от диссидентов и смутьянов-интеллектуалов, советское руководство, по инициативе Андропова, ослабило ограничения на еврейскую эмиграцию прежде всего для людей с высшим образованием. За период с 1945 по 1968 год покинуть СССР смогли только 8300 евреев. С 1969 по 1972 год «еврейская эмиграция» возросла с 2673 до 29 821 человек в год. После Московского саммита и переговоров Добрынина с Киссинджером по конфиденциальному каналу, советское руководство согласилось разрешить еще большему числу советских граждан подать заявление о выезде «на постоянное место жительства в Израиль» [864]. Брежневу пришлось пустить в ход весь свой политический вес, чтобы добиться увеличения квоты. Ведь с идеологической точки зрения уехать из страны «победившего социализма» было равносильно предательству. И кроме того, предоставление евреям исключительного права на масштабную эмиграцию впервые за десятилетия советской истории нарушало шаткий баланс советской национальной политики. В партийно-государственном аппарате, где и без того были сильны антисемитские настроения, многие возмущались тем, что евреям позволяется так вот запросто уезжать. Впрочем, меркантильные настроения – желание заработать на выезде евреев – оказались сильнее. В августе 1972 года Президиум Верховного Совета СССР издал специальный указ, согласно которому в качестве необходимого условия для получения разрешения на отъезд в Израиль предписывалось возместить затраты на обучение в высших учебных заведениях. Речь шла о значительных суммах, многократно превышавших стоимость, скажем, квартиры в Москве. Этот указ вскоре обернулся тяжелыми последствиями для советско-американской разрядки.
Еврейское сообщество в Америке восприняло этот акт как повод для объявления войны советскому антисемитизму, а заодно для повышения самосознания американского еврейства, все еще страдавшего от дискриминации в США. В американских СМИ развернулась неистовая кампания, осуждавшая власти в СССР за введение «платы за выезд» для советских евреев. Почти сразу же у влиятельных политиков либерально-консервативной оппозиции в Конгрессе США, которых поддерживали еврейские доноры, появились возражения против заключения торговых и финансовых соглашений с Советским Союзом. Сенатор-демократ от штата Вашингтон Генри (Скуп) Джексон, метивший в президенты, предложил поправку к американо-советскому торговому договору, увязывавшую его принятие со «свободой выезда для советских евреев». Чарльз Вэник из Огайо поддержал эту поправку в Палате представителей. Поправка Джексона – Вэника означала серьезные перемены в американском Конгрессе. Она лишала Никсона и Киссинджера возможности «отблагодарить» Брежнева за партнерство в других вопросах, ведь главное, чего ожидали советские хозяйственники от разрядки, это отмена экспортных тарифов и пошлин на торговлю с США и государственные кредиты в поддержку американского экспорта в СССР [865]. Кампания в защиту прав советских евреев показала, насколько поверхностной и хрупкой была политическая поддержка соглашений с Советским Союзом внутри самой Америки. К тому же эта кампания с поразительной наглядностью продемонстрировала пределы власти Белого дома и степень влияния «групповых интересов» и идеологических факторов на международную политику США [866].
Поначалу Брежнев держался в стороне от поднявшейся шумихи. Он не был антисемитом, но и заниматься проблемой, которая не сулила ему популярности в советских элитах, желания не имел [867]. Однако регулярно повторяющиеся по конфиденциальному каналу просьбы из Белого дома сделать что-нибудь с налогом для евреев, заставили его отбросить осторожность. Заручившись поддержкой главного партийного идеолога Михаила Суслова, Генсек без