От Сталина и его последователей Горбачев, как уже не раз повторялось на этих страницах, унаследовал пост генерального секретаря и громадную власть. Но у него были другие приоритеты, помимо власти, престижа, стабильности и государственных интересов. На первом месте у него, как уже упоминалось выше, стояла задача создания нового мирового порядка, основанного на сотрудничестве и отказе от насилия. Это ставило Горбачева, по крайней мере в глазах его почитателей, в один ряд с такими политическими фигурами XX столетия, как Вудро Вильсон, Махатма Ганди и другие всемирно известные проповедники общечеловеческих ценностей. Важно отметить, однако, что никто из этих проповедников не преуспел в делах государственного строительства и управления.
Влияние Сталина и Горбачева на судьбу Советского Союза было исключительным. При этом вряд ли найдутся в мировой истории два государственных деятеля, занимавшие один и тот же пост, но столь сильно отличавшиеся друг от друга. Вся политика Сталина была нацелена на создание великой державы. Его излюбленным методом действий было создание сфер влияния, наглухо закрытых от всяких внешних воздействий, прежде всего со стороны других великих держав. Он сталинизировал Восточную Европу проверенными методами террора, насилия, политических манипуляций и шантажа. Горбачев, напротив, решительно отказался от угроз применения силы даже в тех случаях, когда речь шла о странах, где дислоцировались советские войска и через которые проходили важнейшие советские коммуникации. С необыкновенной щепетильностью он придерживался позиции полного невмешательства во внутренние дела стран Варшавского договора в Центральной и Восточной Европе. Когда Генри Киссинджер, находясь в Москве с визитом в январе 1989 года, осторожно предложил Горбачеву подумать о том, чтобы СССР и США совместно взяли под контроль возможное развитие событий в Восточной Европе, чтобы предотвратить всякие неожиданности, Горбачев, проповедующий «новое мышление», с усмешкой отмахнулся от этой идеи. В то же время Горбачев не спешил с выводом советских войск из Восточной Европы. Когда в октябре 1988 года Шеварднадзе поднял вопрос: не пора ли убирать войска из Венгрии? – Горбачев ответил, что «пока надо сокращать, а не убирать сразу». Он даже критиковал Хрущева за резкие и непродуманные сокращения армии. Уже через год Горбачеву придется пойти по этому же пути, но в гораздо большей и катастрофической спешке [1174].
Западничество и ненасилие
Сталин привил всей советской стране и своим подданным вирус шпиономании и агрессивной ксенофобии, подозрительности ко всему иностранному. В культурном влиянии Запада он видел смертельную угрозу для собственного режима. Вождь был нетерпим к чужому мнению, отличавшемуся от собственного, хотя нередко провоцировал свое окружение на «размышления вслух». Такие размышления в присутствии диктатора были крайне опасным делом, и в случае, если сам Сталин уже был в чем-то верен, могли иметь фатальные последствия для ответчика. Для диктатора всякое инакомыслие было опасно, с ним он связывал угрозу утраты контроль над страной. Сталину было свойственно ожидать самого худшего от всех и каждого, он подозревал любых западных политиков и государственных деятелей. Даже тех, кто шел навстречу СССР, он мог внезапно обвинить в том, что они вынашивают коварные планы и плетут антисоветские сети. Горбачев, напротив, не испытывал ни грана ксенофобии или враждебности к Западу, западной жизни и культуре. Более того, ему нравилось общаться с гражданами капиталистических стран, он с уважением относился к западным политикам любых взглядов, а некоторых из них со временем стал называть своими друзьями. Он обладал поразительной способностью считать, что «все, что ни происходит, – происходит к лучшему», и в отношениях с другими лидерами вел себя, исходя из принципов доверия, честности, сотрудничества и открытости к диалогу.
По мнению иностранцев, восхищавшихся Горбачевым, он стал первым советским руководителем, кто мог вести себя как западный политик. Этот феномен повергал в западных деятелей в изумление – с учетом того, какой пост и в какой стране занимал Горбачев. Разумеется, за первые годы пребывания у власти Горбачев еще сохранял множество принятых в СССР политических и идеологических стереотипов относительно стран Запада, особенно США. Но даже в то время, когда президент Рейган, канцлер Коль и их коллеги по НАТО были в его глазах противниками, генсек-реформатор уже приступил к разборке железного занавеса, для начала разрешив избранной группе влиятельных интеллектуалов и чиновников свободно общаться с иностранцами, а затем открыв внешний мир для всего советского общества.
Наглядным примером западничества Горбачева может служить идея «общеевропейского дома». Вначале, в 1985 и 1986 гг., эту идею предполагалось использовать для того, чтобы вбить дипломатический «клин» между США и остальными членами НАТО. Однако уже к 1989 г. она вызвала в СССР общественную дискуссию и с легкой руки Горбачева стала восприниматься как синоним «возвращения в Европу» и нежелания жить в закрытом обществе сталинского типа. Приверженность общеевропейским ценностям легла в основу убеждений и многих действий Михаила Сергеевича [1175]. Правда, некоторые, например Сергей Тарасенко, умный помощник министра иностранных дел Шеварднадзе, усматривали в этом прагматический расчет. Тарасенко вспоминал, что, начиная со второй половины 1988 года, «когда мы столкнулись с трудностями внутри страны, стало формироваться сознание того, что мы сможем еще продержаться какое-то время и даже сохранить статус великой державы, только опираясь на Соединенные Штаты. Мы чувствовали, что отойди мы на два шага от США, и мы будем отброшены» [1176].
Однако в действительности проект Горбачева не был просто сухим расчетом, а зовом сердца. Как отмечает Дмитрий Фурман, западничество Горбачева было и неким комплексом зависимости, которым страдали в то время многие русские. «Для всех советских людей, в том числе и для партийной верхушки, Запад всегда был предметом вожделения. Поездки на Запад были важнейшим статусным символом. Тут уж ничего поделать нельзя – это “в крови”, в культуре». Кроме того, Горбачев наслаждался своей огромной популярностью на Западе, в том числе и в США. «Горбомания» в Америке возникла в результате взаимной симпатии, естественно возникшей между Горбачевым и американской публикой [1177].
У Горбачева был талант располагать к себе людей Запада. Черняев восхищается способностью Горбачева настраиваться на одну волну с собеседниками – будь то руководители западных государств или же простые граждане этих