Насколько обоснованны были сталинские подозрения? Вполне допустимо, что в случае смерти или устранения Сталина от власти, его подчиненные избрали бы менее амбициозный и более миролюбивый курс в отношениях с западными державами, прежде всего с США. Никто из кремлевских вождей не обладал уникальным сталинским талантом создавать себе и своей стране врагов почти на пустом месте и придумывать самые зловещие сценарии развития международных событий. Кроме того, помощники Сталина, как и другие представители номенклатуры, были не прочь завершить перманентную «войну со всеми и против всех» и насладиться наступившим наконец-то миром. Окружение Сталина видело и понимало, что страна обессилена и разорена – это стало очевидно по их шагам в 1953 году, как только тирана не стало. В то же время подручные Сталина сами были невольниками революционно-имперской парадигмы, во имя которой строилась советская сверхдержава. Им не вновь было разжигать ксенофобию и изоляционизм, их помыслы разрывались между планами мирного строительства, искушениями «социалистического империализма» и страхом за свою власть и жизнь. Среди них были и принципиальные коммунисты, вроде Молотова или председателя Госплана Николая Вознесенского, которые боялись впасть в зависимость от американских финансов и западной торговли, ослабить советскую автаркию и утратить суверенитет на мировой арене.
Осенью 1945 года в советских партийно-правительственных кругах активно обсуждался вопрос: нужно ли Советскому Союзу участвовать в международных экономических и финансовых организациях (Международный валютный фонд и Всемирный банк), создание которых было намечено в июле 1944 года на международной валютно-финансовой конференции в Бреттон-Вудсе. Те из высших руководителей, кто непосредственно занимался вопросами государственного бюджета, финансов, различных отраслей промышленности и торговли, считали, что как с практической, так и с экономической точки зрения СССР должен участвовать в этих структурах. Нарком финансов Арсений Зверев утверждал, что присутствие в этих организациях – пусть даже в качестве наблюдателя – поможет Советскому Союзу в будущем вести переговоры по внешней торговле и по кредитам с Западом. Этой же позиции придерживались Микоян и Лозовский. Они считали, что американские кредиты и передовые технологии необходимы для восстановления советской экономики. Остальные руководители, в том числе председатель Генплана Николай Вознесенский, высказывались против такого участия, считая, что иностранные долги подорвут экономическую независимость СССР. В октябре 1945 года бывший посол в Великобритании, глава комиссии по репарациям Иван Майский в своей докладной записке Молотову предостерегал: американцы дают займы англичанам для того, чтобы с их помощью открыть дорогу для финансово-экономической экспансии США внутри Британской империи. Особую тревогу, по его мнению, внушало то, что американцы настаивают на своем контроле над расходованием займов и «требуют от англичан отмены государственной монополии торговли» [213]. Американская мощь в сочетании с их доктриной «открытых дверей» расценивалась в Москве как стратегия мировой гегемонии – чрезвычайно опасная для Советского Союза.
Как считает Владимир Печатнов, к февралю 1946 года в кругах советского руководства возобладало мнение, что СССР следует держаться в стороне от Бреттон-Вудской системы. Некоторые должностные лица разделяли со Сталиным «нежелание делать советскую экономику более открытой и прозрачной, и нежелание отдавать часть советского золотого запаса» в распоряжение Международного валютного фонда, что требовалось для долевого участия в нем. В результате Сталин принял решение не ратифицировать соглашения и выжидать. В марте эта позиция уже была оглашена в официальных сообщениях Наркомфина: СССР не будет участвовать в международных финансовых организациях, чтобы не давать повода западным державам считать, что советская система слаба и готова безоглядно уступать «под нажимом США». Когда Молотова спросили об этом в 1970 году, он сказал, что американцы «затягивали нас в свою компанию, но подчиненную компанию. Мы бы зависели от них, но ничего бы не получили толком, а зависели бы безусловно» [214].
9 февраля 1946 года, готовясь к первым послевоенным «выборам» в Верховный Совет СССР, генералиссимус выступил с речью на собрании избирателей Сталинского округа (впоследствии Бауманского района) Москвы, проходившем в Большом театре. В этой речи Сталин определил новые параметры и задачи для номенклатуры Коммунистической партии и органов государственной власти СССР. В речи, пронизанной идеологическими штампами, провозглашался откровенно односторонний курс на укрепление безопасности за счет наращивания советской военно-промышленной мощи. Подводя итоги войны, вождь преподнес победу над фашизмом исключительно как достижение советского общественного и государственного строя, даже не удостоив своих западных союзников добрым словом. Собравшийся в зале партийно-хозяйственный актив воспринял речь вождя как наказ – превратить в ближайшем будущем Советский Союз в мировую державу, не только догнать, но и превзойти «достижения науки за пределами нашей страны» (намек на будущую гонку атомных вооружений), а также «поднять уровень нашей промышленности, например, втрое по сравнению с довоенным уровнем». «Только при этом условии можно считать, что наша Родина будет гарантирована от всяких случайностей. На это уйдет, пожалуй, три новых пятилетки, если не больше. Но это дело можно сделать, и мы должны его сделать». Эту речь Сталин написал сам, несколько раз правил ее и даже определил, какой должна быть реакция собравшихся слушателей, собственноручно вставив в черновик после наиболее важных, с его точки зрения, параграфов такие фразы, как «бурные аплодисменты», «все встают, бурные, долго не смолкающие аплодисменты, переходящие в овацию» и т. п. [215]
Речь передавалась по радио, была напечатана в газетах многомиллионным тиражом. Многие слушатели и читатели речи сразу же поняли: надежды на лучшую жизнь после войны можно похоронить, как и планы послевоенного сотрудничества с западными союзниками. Сталин приказал своей номенклатуре готовиться к еще одному большому скачку, который будет стоить населению СССР много крови, пота и слез [216]. Многие обозреватели восприняли это выступление как окончательный отказ Сталина от сотрудничества с западными членами «Большой тройки».
В сущности, этот курс означал, что послевоенный период станет для советского общества временем всеобщей мобилизации и подготовки к будущим неотвратимым «случайностям». Судя по официальной статистике, военные расходы упали с 128,7 мрд рублей в 1945 году до 73,3 мрд рублей в 1946-м. Дальнейшее падение, однако, прекратилось, и после 1947 года они вновь начали расти. При этом надо иметь в виду, что официальные цифры не включают в себя стоимость атомного проекта, который оплачивался из «особых» государственных фондов. В планы на 1946 год входило построить 40 новых военно-морских баз. Началось строительство гигантских