Генерал Василий Чуйков, сменивший Соколовского во главе советских оккупационных войск и администрации в Германии, и его политсоветник Владимир Семенов считали, что необходимо срочно отреагировать на процесс суверенизации Западной Германии. В своих донесениях в Москву они предлагали легитимизировать ГДР, создав видимость суверенности этого государства-сателлита и образ независимости коммунистического руководства страны от Кремля. Однако министр иностранных дел Андрей Вышинский, сменивший на этом посту Молотова, не хотел предпринимать ничего, пока не будет указаний Сталина. Он даже выразил сомнение насчет подлинности копии «Общего договора», которую прислали в Москву восточные немцы. Докладная записка, представленная министром в Политбюро, по-прежнему рассматривала ГДР как часть территории «побежденного государства», оставляя за ней право выступать лишь в качестве объекта процесса мирного урегулирования в Германии, а не действовать самостоятельно. Весьма примечательно, что даже в разгар корейской войны в руководстве СССР продолжали считать, что именно ялтинские международные соглашения придают законную силу советскому присутствию в Германии. В советских дипломатических и военных кругах не спешили с признанием суверенитета ГДР [330].
Сталин по-прежнему не допускал мысли, что Советский Союз может выпустить из рук стратегическую инициативу по решению германского вопроса. Уступая настойчивым просьбам, которые шли к нему от руководства Советской контрольной комиссии и МИДа, кремлевский правитель решил разыграть еще один спектакль. После длительной подготовки 10 марта 1952 года он направил трем западным оккупационным державам ноту, в которой предлагались новые условия мирного договора с Германией. СССР был готов согласиться на объединение страны после проведения в ней свободных выборов, допустить существование немецкой армии и военной промышленности, но при условии неучастия Германии в военных союзах. К сожалению, нет никаких свидетельств, показывающих ход мыслей Сталина в это время. Однако, судя по предыдущим действиям кремлевского вождя, не приходится сомневаться, что это была попытка дать второе дыхание советской пропаганде по вопросу о единстве Германии, посеять разногласия между немцами и осложнить втягивание ФРГ в НАТО. При внимательном рассмотрении пунктов советского плана относительно Австрии, которая уже давно стала заложницей германского вопроса и военных замыслов СССР, можно обнаружить, что дипломатия Кремля того времени – всего лишь уловка, за которой скрывались приготовления к войне. Сталин ничем не рисковал. Из разведывательных источников вождь прекрасно знал, что правительства западных держав и Федеративной Республики Германии не собирались идти на «нейтрализацию» Германии ни при каких обстоятельствах. Они незамедлительно отвергли ноту Сталина, разглядев в ней пропагандистский маневр Кремля. Новая советская инициатива на некоторое время отложила западные планы ремилитаризации Западной Германии. Дискуссии о создании «европейской армии» с включением в нее немецких дивизий продолжались. В то же время Сталину не удалось сорвать планы США и Великобритании по политической и хозяйственной интеграции Западной Германии в западный блок [331].
На встречах с лидерами СЕГП 1 и 7 апреля 1952 года, почти сразу же после получения отказа западных держав, Сталин раскрыл им свои новые планы. Теперь, заявил он, ГДР сможет присоединиться к остальным «народным демократиям» в подготовке к будущей войне. Отныне молодежь Восточной Германии нужно воспитывать не в духе антивоенной пропаганды, как до сих пор, а готовить ее защищать свою страну от НАТО. «Сейчас на Западе думают, что вы совсем не вооружены, что у вас нет сил и вас легко захватить. Пока они так думают, они будут несговорчивыми. Они считаются только с силой. Когда у вас появится какая-то армия, с вами будут разговаривать иначе, – вас признают и полюбят, так как силу все любят». Вместо 50-тысячной военизированной полиции Сталин предложил создать полномасштабную армию: 13 дивизий наземной и морской пехоты, военно-воздушные силы и военно-морской флот, включая подводный, на вооружении – сотни танков и тысячи артиллерийских орудий. Эту армию предполагалось развернуть вдоль западных границ. За вооруженными силами ГДР должны были дислоцироваться советские войска [332].
Во время второй встречи с руководителями ГДР 7 апреля Сталин высказал вслух то, о чем он, видимо, не переставал думать с самого начала советской оккупации. «Американцам нужна армия в Западной Германии, чтобы держать в своих руках Западную Европу. Американцы вовлекут Западную Германию в Атлантический пакт. Они создадут западногерманские войска. Аденауэр сидит в кармане у американцев. Все бывшие фашисты и генералы – тоже». Сталинские слова падали, словно пудовые гири. Кремлевский вождь признал, что решение германского вопроса зашло в тупик. И тогда он наконец-то сказал восточногерманским коммунистам то, что они хотели услышать: «И вы должны организовать свое собственное государство. Демаркационную линию между Западной и Восточной Германией надо рассматривать как границу – и не как простую границу, а как опасную границу. Нужно усилить охрану этой границы. На первой линии ее охраны будут стоять немцы, а на вторую линию охраны мы поставим русские войска». Иными словами, Сталин начал рассматривать ГДР не как переходное образование, а как постоянный стратегический ресурс для Советского Союза. Но кремлевский руководитель все же оставил себе путь для дипломатического торга с Западом. Сталин не стал закрывать границу советского сектора Берлина с западными секторами этого города. Обжегшись на неудаче с берлинской блокадой, он лишь «порекомендовал» восточным немцам ограничить перемещения людей через эту границу. «Слишком свободно ходят по Германской Демократической Республике агенты западных держав» [333].
Возраст начал сказываться на работоспособности Сталина, однако его ум оставался острым и опасным для всех, на кого было нацелено его внимание. Вождь строил планы по превращению Восточной Германии в передовой край для будущей войны с Западом. Вместе с тем, сохраняя верность своим взглядам на германский национализм, он по-прежнему настаивал на неослабной пропаганде «германского единства» среди широких слоев населения Западной Германии – социал-демократов и националистов. Он считал, что необходимо влиять на общественное мнение западных немцев и пытаться настроить их против американского военного присутствия в Федеративной Республике. «Надо продолжать пропаганду единства Германии все время. Это имеет большое значение для воспитания народа в Западной Германии. Сейчас это оружие у вас в руках, его надо все время держать в своих руках. Мы тоже будем продолжать делать предложения по вопросам единства Германии, чтобы разоблачать американцев» [334].
Голландский историк Рууд ван Дик приходит к выводу, что решения, принятые Сталиным в апреле 1952 года, «разрешили основное противоречие его политики в Германии» – разрыв между реалиями, существовавшими в зоне оккупации, и декларируемой политической линией [335]. Новый сталинский курс породил новые проблемы. Ульбрихт, вдохновленный новой линией Сталина, повернул руль в ГДР от умеренной диктатуры к полной. 9 июля 1952 года Политбюро в Москве одобрило резолюцию о «строительстве социализма» в ГДР. В Берлине Пленум СЕПГ провозгласил в ГДР «диктатуру пролетариата». Позже