Ради достижения первой цели «новой» внешней политики – укрепления советских позиций в Восточной и Центральной Европе – в мае 1955 года была учреждена политическая и военная Организация Варшавского договора (ОВД). Подобно тому, как НАТО обеспечивало легитимность присутствия американских вооруженных сил в Западной Европе, созданная Кремлем международная структура давала Советскому Союзу дополнительные основания для размещения войск в Восточной Европе [416]. Как показали вскоре события в Венгрии, юридические основы нового союза стали удобным прикрытием, позволяющим оправдывать военное вторжение в любую из стран-союзниц для «спасения» там коммунистического режима. При этом, однако, Советскому Союзу приходилось хотя бы формально согласовывать свои действия с союзниками по ОВД, доказывать, что Кремль действует не только в собственных интересах, но и в интересах всего соцлагеря. На первых порах, ввиду предстоящего ухода советских войск из Австрии, создание ОВД сняло щекотливый вопрос о выводе Советской армии из Венгрии и Румынии.
Подписанный 15 мая 1955 года Австрийский государственный договор был первым удачным и смелым шагом новой внешней политики. Этому событию предшествовало два месяца обсуждений в Президиуме ЦК, когда и был сформулирован принцип нейтралитета Австрии [417]. Тогда же было решено восстановить дружественные отношения с Югославией, чтобы вернуть эту страну в лоно советского лагеря. Союз с Югославией имел целью как минимум «воспрепятствовать дальнейшему распространению зоны НАТО в Европе» [418]. Советская дипломатия разрушила планы США по созданию так называемого Балканского пакта, куда должны были войти Югославия, Греция и Турция. Москва также приветствовала и поддерживала нейтральный статус Швеции и Финляндии. Опираясь на эти прецеденты, кремлевские руководители рассчитывали, что нейтрализм, направленный против американских блоков, распространится на другие части мира. Они даже рассчитывали убедить Западную Европу отказаться от американского оборонного зонтика во имя строительства общеевропейской системы безопасности и сотрудничества.
Цели новой внешней политики выросли из коммунистическо-имперской парадигмы, однако новые подходы, по сравнению со сталинскими, были гораздо менее конфронтационными. Помимо положительного взгляда на нейтралитет отдельных стран, у советских руководителей появилась большая заинтересованность в долгосрочных торговых отношениях и финансовых связях с капиталистическим миром. Сталин, желавший оградить Советский Союз от влияний извне, предпочитал полную экономическую и финансовую самостоятельность, рассматривая мировую торговлю как средство достижения полной автаркии СССР [419]. Члены коллективного руководства, и прежде всего Микоян, отвечавший за внешнюю торговлю, понимали, что подобная политика обрекает Советский Союз на отставание и грозит большими издержками. Холодная война породила западные санкции и контроль за экспортом технологий в соцлагерь. Советское руководство рассчитывало эти санкции снять. Подражая ленинской дипломатии начала нэпа, советские представители вели энергичные переговоры с капиталистами разных стран, чтобы заполучить необходимые инвестиции и технологии, а заодно добиться поддержки со стороны представителей большого бизнеса для оказания лоббистского влияния на правительства капиталистических стран. Многие в Президиуме в 1955 году полагали, что толпы капиталистов уже готовы выстроиться в очередь у дверей советских посольств и торгпредств в Париже, Лондоне, Бонне, Вашингтоне и Токио [420].
В число инструментов новой внешней политики Кремля вошли также «народная дипломатия» и пропаганда разоружения. Под «народной дипломатией» имелись в виду поездки в страны Запада советских художников, ученых, писателей, музыкантов и журналистов. При позднем Сталине такие поездки свелись к минимуму, поскольку вождь во всех подозревал завербованных Западом агентов. С 1955 года возникло новое обоснование для таких вояжей: они были призваны разрушить распространившиеся в мире представления о Советском Союзе как о тоталитарном государстве, представить его с привлекательной стороны. По выражению историка культурного обмена Дэвида Кота, советские руководители за рубежом, и даже малокультурный Хрущев, напоминали «коронованных особ и принцев эпохи Возрождения – за ними всюду следовали балерины, певцы и пианисты». На заседании Президиума в 1955 году было принято решение впервые провести в Москве Всемирный фестиваль молодежи и студентов, чтобы все увидели, какая дружелюбная, мирная и открытая атмосфера царит в советском обществе [421].
В пропаганде разоружения коллективное руководство пошло гораздо дальше сталинских лозунгов. Хрущев, в отличие от Сталина, действительно ожидал от новых разоруженческих инициатив больших результатов. В мае 1955 года, к удивлению многих, Советский Союз согласился сократить число обычных вооружений в Европе и установить систему наблюдения в пунктах возможного скопления войск (на железнодорожных узлах, в аэропортах и т. д.), чтобы уменьшить страхи Запада подвергнуться внезапному нападению. Довольно скоро эти инициативы вынудили Соединенные Штаты пересмотреть собственную негибкую позицию и начать переговоры с Советским Союзом. В долгосрочной перспективе Президиум рассчитывал с помощью предложений по разоружению поколебать убежденность Запада в существовании советской угрозы [422].
Подобная трансформация внешней политики СССР в 1955 году была частью преодоления сталинского наследия. Десталинизация в СССР была непоследовательным, но глубоким процессом, имевшим необратимые последствия для советского режима и общества. Описывать перемены после Сталина лишь как следствие борьбы между сторонниками и противниками его наследия было бы сильным упрощением. Внутренняя и внешняя политика Советского Союза менялась, чтобы ответить на новые проблемы и вызовы, как внутри страны, так и за ее пределами [423]. В канун XX съезда КПСС политические вожди начали размышлять о том, как связать воедино все элементы новой внешней политики. Вместо сталинской доктрины о неизбежности войны члены руководства начали говорить о миропорядке, где два лагеря, страны капитализма и соцлагерь, могут сосуществовать и мирно состязаться. Президиум оптимистически надеялся, что можно будет убедить «мелкую буржуазию» и прочие «колеблющиеся элементы» Запада в мирных намерениях Советского Союза. Маленков, один из соавторов политики «мирного сосуществования», с удовлетворением отметил, что «система сил мира упрочена». Глава Комитета партийного контроля при КПСС Николай Шверник на дискуссии в Президиуме подытожил: «Мы за год сделали большое дело. Убедили массы [на Западе], что мы не хотим войны, расшатали их» [424].
Партийно-государственная номенклатура состояла из сталинских кадров, воспитанных на подозрительности к Западу. И хотя многие там аплодировали Хрущеву и осуждали «догматизм» Молотова, для них новая внешняя политика была наивной ересью. Коллективное руководство не могло рассчитывать на автоматическую поддержку съезда. Пленум ЦК в июле 1955 года показал: тема международных отношений, как это уже было во времена внутрипартийной борьбы 1920-х гг., была связана с вопросами идеологической легитимности и политической власти. Хрущеву, Молотову, Маленкову и другим кремлевским правителям приходилось объяснять и защищать свои позиции по внешней политике на