В администрации Эйзенхауэра существовали различные, порой противоречивые, мнения о том, какие задачи надо решать в Женеве в первую очередь. На основании архивов и интервью с участниками, американский историк Ричард Иммерман заключил: план, составленный Джоном Ф. Даллесом для встречи в верхах, «заключался не в том, чтобы урегулировать нерешенные проблемы войны и мира, а в том, чтобы положить начало будущему процессу сокращения советской мощи и вытеснения СССР из Восточной Европы». В узком кругу госсекретарь США обозначил свой главный замысел: «…вынудить русских уйти из стран-сателлитов… Сегодня впервые открывается такая возможность». У президента Эйзенхауэра, и об этом ясно говорят рассекреченные документы, были несколько иные приоритеты: главным для него было установить международный контроль над ядерными вооружениями [432]. В целом администрация пошла на встречу в Женеве скрепя сердце. Долгое время президент США и его госсекретарь отказывались встречаться с вождями коммунистических стран, чтобы не способствовать их международному статусу и признанию. Теперь им необходимо было пересмотреть свою позицию. Уже после встречи с советскими лидерами в Женеве Даллес меланхолично признал: «Мы и не собирались ехать в Женеву, но под давлением мировой общественности были вынуждены туда отправиться» [433]. Речь шла прежде всего о давлении лидеров и общественного мнения союзников США по НАТО в Западной Европе.
18 июля 1955 года члены кремлевской делегации прибыли в Женеву, обуреваемые неуверенностью и тревогой. Хрущев и его товарищи опасались, что западные державы готовят для них дипломатическую «засаду», выступят с предложениями, к которым Кремль будет не готов. Георгий Корниенко, опытный сотрудник Комитета информации (аналитической службы при Министерстве иностранных дел), вспоминал, как он с группой коллег сопровождал советскую делегацию в поездке. На протяжении всего времени, пока руководители стран вели встречи и переговоры, эта группа советских аналитиков работала в тесном взаимодействии с разведслужбами. Корниенко и его товарищи докладывали начальству и советским лидерам оперативную информацию по результатам прослушки в стане противников, сообщали о вероятных изменениях в позициях западных политиков [434].
Тем не менее план «открытого неба», предложенный Эйзенхауэром в Женеве, был для советской делегации ударом грома в переносном и даже в прямом смысле: в момент речи президента США началась гроза, и в зале заседаний погас свет. Суть плана сводилась к тому, что и США, и Советский Союз открывают свое воздушное пространство для свободной аэрофотосъемки. Президент Эйзенхауэр, обеспокоенный безудержным ростом гонки ядерных вооружений, рассматривал это предложение как возможность «приоткрыть калитку в частоколе, чтобы открыть путь разоружению». Новизна и смелость «открытого неба» произвели большой эффект. В действительности в 1955 году это была личная идея американского президента – ни американские военные, ни советское руководство не были готовы воплотить ее в жизнь. Американцы заметили, что Булганин проявил интерес к их предложению, но Хрущев тут же его отклонил. План «открытого неба», с его точки зрения, был всего лишь попыткой американцев узаконить «наглый шпионаж» Советского Союза [435].
Покидая совещание в Женеве, четверка советских руководителей – Хрущев, Булганин, Молотов и Жуков – могла вздохнуть с облегчением. Хотя они и не подписали никаких соглашений, но уезжали в полной уверенности, что отныне смогут вести дела с капиталистическими державами не хуже Сталина, а может быть, даже лучше. Западным лидерам на этой встрече не удалось ни запугать их, ни сбить с толку. Немаловажно было и то, что Эйзенхауэр разговаривал с ними без высокомерия, почти как с равными партнерами. Американские источники подтверждают правильность данной оценки [436]. Вместе с тем Хрущев покинул Женеву с ошибочным представлением об американском президенте. Он почему-то заключил, что Эйзенхауэр – слишком мягкий в обращении, расслабленный и не очень далекий человек, за которого все решает его госсекретарь Даллес [437]. Зато Хрущев и Жуков удостоверились, что американский президент сам опасается ядерной войны и не собирается ее развязывать. Это подтвердилось во время бесед Эйзенхауэра с Жуковым в неофициальной обстановке [438].
Встреча в верхах породила «дух Женевы», иными словами, надежды на то, что в Европе «потеплеет», наступит разрядка напряженности. Однако вернувшаяся к советской верхушке самоуверенность, приверженность партийной элиты великодержавному имперскому мышлению, плоды сталинской ксенофобии продолжали глушить ростки доверительных отношений между Советским Союзом и США, оставляли простор для взаимного страха. Заявляя миру о готовности принять меры по укреплению доверия, призывая к разоружению, Кремль и советские военные вовсе не намеревались выполнять этих обещаний. Прежде чем выдвинуть свои инициативы по разоружению, Президиум ЦК тайно проинформировал руководство Компартии Китайской Народной Республики: нет никакой угрозы того, что западные инспекторы наводнят секретные советские военные базы, поскольку «англо-американский блок ни за что не согласится на отказ от атомного оружия и на запрет производства этого оружия». К ноябрю 1955 года от «духа Женевы» не осталось и следа. Молотов, который все еще оставался министром иностранных дел, категорически отверг все практические предложения о расширении контактов Советского Союза с внешним миром, сближении и взаимопонимании как «вмешательство во внутренние дела» [439].
На Женевском совещании не удалось достичь соглашения по объединению Германии, и это значило, что, разделенная на две части, она оставалась источником опасной нестабильности в Европе. Еще до начала Женевской встречи в верхах западногерманский канцлер Конрад Аденауэр выразил желание приехать в Москву для проведения переговоров. К этому времени Западная Германия вступила в НАТО, Австрийский государственный договор был подписан, и Аденауэр не мог игнорировать общественное мнение в ФРГ. Общественность требовала, чтобы он добился договоренности с Советским Союзом хотя бы по освобождению немецких военных, еще находившихся в советском плену. 9 сентября 1955 года Аденауэр вместе с большой делегацией прилетел в Москву. Переговоры западных немцев с советским руководством оказались сложными и драматичными: недавняя кровавая война еще была свежа в памяти всех участников.