Результаты такого поворота не заставили себя долго ждать. Вялые переговоры Египта с Чехословакией о покупке вооружений внезапно завершились сделкой, и в Египет хлынул поток оружия чехословацкого производства. Москва выделила Египту полмиллиона тонн нефти и согласилась передать ему технологию развития атомной энергетики. Шепилов, уже назначенный министром иностранных дел, поехал в Сирию, и после этого поток советского оружия устремился и в эту страну. Западные и особенно израильские политики публично и по дипломатическим каналам выражали глубокую озабоченность «рукой Москвы» [448]. Между Советским Союзом и Западом начиналась борьба за арабский Ближний Восток: в течение последующих двух десятилетий это противостояние вызовет беспрецедентную гонку вооружений в регионе и даст арсенал для трех войн. Первоначально в Москве праздновали победу, поскольку новая политика Кремля сорвала планы Запада по «сдерживанию» Советского Союза с помощью блоков и баз на южных рубежах. Но со временем, поскольку СССР начал вкладывать в арабских партнеров значительные средства, Египет и Сирия превратились для советского руководства в стратегический ресурс, который, как и в случае с ГДР, Кремль не мог себе позволить потерять. Советская ближневосточная политика началась в 1955 году как азартная геополитическая игра, но в итоге стала одним из факторов, который привел к перенапряжению советской империи в 1970-х гг.
В то время как СССР готовился к прорыву на Ближнем Востоке, советское руководство стремилось укрепить союз с коммунистическим Китаем. Советско-китайские отношения по-прежнему оставались одним из ключевых аспектов внешней политики Кремля. После того как СССР заключил союз с Китаем в феврале 1950 года, его внешняя политика стала напоминать двуглавого орла с герба российской империи, глядящего и на Запад, и на Восток. После смерти Сталина лидеры Кремля больше не могли себе позволить относиться к китайским руководителям как к своим младшим партнерам. Напротив, члены Президиума состязались между собой в щедрости в отношении китайцев, предлагая им самые искренние заверения в дружбе и щедрую «братскую» помощь. В мае – июле 1954 года Молотову удалось добиться приглашения делегации КНР в Женеву на конференцию по проблемам Индокитая. Глава китайского коммунистического правительства Чжоу Эньлай занял место за одним столом с приехавшими на конференцию представителями США, Франции, Великобритании и СССР. Молотов обращался к делегации КНР с подчеркнутым уважением: он вместе с остальными советскими руководителями считал, что вернуть Китай в клуб великих держав – одна из важнейших задач кремлевской дипломатии [449]. В сентябре – октябре 1954 года Хрущев стал первым руководителем Коммунистической партии Советского Союза, посетившим Китайскую Народную Республику. Эта поездка принесла пользу обеим сторонам: Хрущев воспользовался своим визитом, чтобы отобрать у Маленкова и Молотова скипетр лидерства в международной политике, а китайские лидеры получили своевременную политическую и экономическую поддержку Москвы в то время, когда Пекин планировал модернизацию страны и вступил в борьбу с гоминьдановским Тайванем за прибрежные острова [450].
Хрущев был убежден, что сделал все необходимое для неуклонного развития китайско-советских отношений. Он наконец выполнил обещание Сталина о безвозмездной передаче Китаю всего советского имущества в Маньчжурии: совместных компаний, военно-морской базы в Порт-Артуре и Китайско-Восточной железной дороги. Хрущев отмел все возражения советских финансистов и хозяйственников, считавших условия советской экономической помощи Китаю чрезмерно великодушными. Известный историк холодной войны Арне Вестад считает помощь, оказанную СССР Китаю в 1954–1959 гг., «советским планом Маршалла». Эта помощь по своему объему равнялась примерно 7 % национального дохода СССР. В Китае работали тысячи советских специалистов, помогавших китайцам модернизировать свою промышленность, закладывать основы современной науки и техники, создавать общенациональные системы образования, культуры и здравоохранения. К августу 1956 года СССР отправлял Китаю большую часть производимого на советских предприятиях новейшего промышленного оборудования, нередко в ущерб собственным планам промышленного развития. Удивительно, но даже в высших кругах партийно-советского руководства распространился восторженно-романтический взгляд на китайско-советские отношения. Считалось, что «истинно братский», основанный на идейной общности союз не оставляет места мелкому расчету, балансу экономических или национальных интересов. Весной 1957 года Хрущев даже решил оказать Китаю помощь в создании собственной ядерной программы. Советские лаборатории, создававшие ядерное оружие, получили указание помочь китайцам создать урановую бомбу и даже доставить в КНР один ее экземпляр [451].
После перемирия в Корее руководство КПК вернулось к цели «освободить» Тайвань. Китайская армия начала артиллерийский обстрел прибрежных островов Цзиньмэнь, занятых гоминьдановцами. Поскольку США выступили гарантом суверенитета Тайваня и обязались защищать его от китайской «агрессии», разразился Тайваньский кризис (август 1954 – апрель 1955 года). Кризис вызвал у Москвы смешанные чувства. Кремлевские властители усвоили уроки корейской войны и не хотели, чтобы очередная война на Дальнем Востоке расстроила советские планы в Европе и, что гораздо опаснее, втянула Советский Союз в военный конфликт с Соединенными Штатами. На тот момент американские стратегические ядерные силы имели возможность достичь любой точки на территории СССР и уничтожить ее, тогда как советские вооруженные силы еще не могли ответить тем же [452]. Тем не менее желание Кремля крепить китайско-советский союз было столь велико, что советские руководители подавили свои сомнения и предложили КНР полную политическую, экономическую и военную поддержку. Во время встречи лидеров четырех держав в Женеве советская делегация обратилась к Эйзенхауэру с просьбой сесть за стол переговоров с руководством КНР и рассмотреть вопрос о мирном урегулировании Тайваньского кризиса [453].
Казалось, отношения между СССР и КНР переживают расцвет. Однако уже зрели семена будущего раскола. Китайская сторона поддерживала создание Варшавского договора, но по поводу других шагов советской дипломатии хранила многозначительное молчание и оставляла место для критики, особенно в отношении примирения с Тито [454]. По мнению китайских руководителей, Кремль по-прежнему играл роль старшего партнера, тогда как Мао хотелось «равноправных отношений». Историк Чэнь Цзянь полагает, что стремление Пекина добиться во всем «равенства» с Москвой на самом деле являлось отражением традиционного китайского образа мыслей о превосходстве «поднебесной империи» над «варварами» [455]. Если это так, то что бы ни делало советское руководство, китайские союзники все равно остались бы недовольными. На мой взгляд, в