Но уже в 1959 году советская экономика стала давать серьезные сбои. Уровень доходов и жизни, который первоначально повысился в результате реформ 1953 года, оставался очень низким. Факты опровергали хвастливые заявления Хрущева: советская экономика была неспособна обеспечить «общество массового потребления». Сектора гражданской промышленности, в отличие от военно-промышленного комплекса, развивались плохо или недостаточными темпами. Сельскохозяйственная программа освоения «целинных и залежных земель» после первоначального громкого успеха обернулась огромными трудностями с сохранением и транспортировкой полученных урожаев. А в результате принятых Хрущевым необдуманных мер по ограничению личных подсобных хозяйств и кооперативов возникла острая нехватка мяса, молока и масла. Грандиозные масштабы экономической помощи Китаю, все возрастающая щедрая помощь Египту и резкое повышение субсидий для Польши и Венгрии после событий 1956 года – все это ложилось дополнительным бременем на экономику и бюджет СССР. Для того чтобы «скорректировать глубокие диспропорции в народном хозяйстве», советскому правительству пришлось свернуть пятилетний план (в связи с его явным провалом) и заменить его «семилеткой». Выполнить обещание выпускать в достаточном количестве «и пушки, и масло» оказалось гораздо труднее, чем это представлялось Хрущеву [528].
Между тем безудержно росли затраты на производство новых вооружений, исследовательские и научно-конструкторские программы военного назначения – значительно превышая выделенные для этого ресурсы. С 1958 по 1961 год производство вооружений в СССР более чем удвоилось, как и доля национального дохода страны, уходившая на это производство, – с 2,6 до 5,6 %. Стоимость ракет стратегического назначения оказалась значительно выше, чем ожидалось. Сооружение стартовых комплексов и ракетных пусковых шахт, включая новый грандиозный комплекс космических и военных испытаний на железнодорожном разъезде Тюра-Там в Казахстане («космодром Байконур»), а также строительство гигантских заводов для серийного производства стратегических вооружений требовало огромных капитальных вложений. Ядерные и ракетные проекты фактически стали экономикой внутри экономики: они размещались в «закрытых городах», куда привлекались лучшие силы ученых, инженеров и строителей, и где создавались весьма приличные условия жизни для них и их семей. В одном из таких «закрытых городов», Снежинске, в предгорьях Среднего Урала (Челябинская область), разместилась вторая советская ядерная лаборатория. К началу 1960 года численность населения города уже составляла 20 тысяч человек. Другой «закрытый город», находившийся к северу от Красноярска, в 1958 году начал производство оружейного плутония. Реактор и 22 цеха были расположены в огромной искусственной пещере на глубине 200–250 м; комплекс имел собственную систему тоннелей, а также развитую городскую инфраструктуру, которая обслуживала и обеспечивала жильем несколько тысяч ученых, инженеров, рабочих и военных [529].
Чем яснее видел Хрущев, что его обещания экономического роста расходятся с реальностью, тем больше он горел желанием опробовать свою «ракетную доктрину» на деле. Он надеялся прежде всего добиться прорыва в решении германского вопроса – ключевого вопроса холодной войны. Принудить западные державы к переговорам, закончить холодную войну с помощью ракетно-ядерного блефа означало бы избежать дальнейшей гонки вооружений и сэкономить громадные средства для развития экономики и улучшения жизни советских людей.
«Ядерная доктрина» и берлинский кризис
В ноябре 1958 года Хрущев предъявил бывшим союзникам по антигитлеровской коалиции – США, Великобритании и Франции – ультиматум: либо они в течение шести месяцев признают Западный Берлин «вольным городом» и подписывают мирный договор с ГДР, либо СССР сделает это в одностороннем порядке и передаст контроль над въездом в западные сектора Берлина правительству ГДР. Поначалу импульсивный советский руководитель даже хотел заявить об аннулировании потсдамских соглашений 1945 года, согласно которым западные державы могли временно держать свои войска в Берлине. Хрущев считал, что Запад уже давно нарушил эти соглашения. Однако затем советский лидер осознал, что такое публичное заявление может повредить советской дипломатии в долгосрочной перспективе. Поэтому Хрущев сосредоточил свое внимание на преобразовании западных секторов Берлина в «вольный город» и подписании мирного договора между Москвой и ГДР. Как только истек срок ультиматума, Хрущев отложил его, чтобы возобновить позже – и так в течение четырех лет! [530]
Хрущевский ультиматум означал, что все подъездные пути и воздушные коридоры из Западной Германии в Западный Берлин оказывались под контролем правительства Ульбрихта. Западные державы опасались, что власти ГДР могут перекрыть эти пути, что поставило бы их в затруднительное положение: пришлось бы либо выводить войска из Западного Берлина, либо вступать в войну. США и остальные западные державы отвергли ультиматум советского лидера, и дело запахло военным конфликтом. Противостояние из-за Западного Берлина привело ко второму большому кризису вокруг Германии с начала холодной войны. Но Хрущев надеялся, что под угрозой ядерной войны в Европе НАТО даст трещину, и в какой-то момент показалось, что события пошли по его сценарию. В феврале 1959 года премьер-министр Великобритании Гарольд Макмиллан поспешил в Москву для встречи с Хрущевым, не скрывая своего желания выступить посредником между ним и Эйзенхауэром. Встреча министров иностранных дел по германскому вопросу, которая долго откладывалась, началась в мае в Женеве. А в июле Эйзенхауэр по неформальному каналу передал Хрущеву приглашение приехать в Соединенные Штаты для переговоров. На самом деле президент США планировал увидеть Хрущева только в случае, если переговоры в Женеве создадут возможность для компромисса по Западному Берлину. Но Хрущев приехал в США «просто так», для прямых переговоров с президентом. Итоги встреч с Эйзенхауэром на президентской «даче» в Кэмп-Дэвиде 15 и 25–27 сентября 1959 года были многообещающими, точнее, так казалось Хрущеву. Эйзенхауэр был максимально уклончив, но признал ситуацию с Западным Берлином «ненормальной». Впрочем, он согласился возобновить поиск дипломатического решения германского вопроса в рамках четырехсторонней встречи на высшем уровне, намеченной на весну 1960 года [531].
Западные исследователи до сих пор спорят о причинах и перипетиях Берлинского кризиса. Американская исследовательница Х. Гаррисон пишет: «Хрущева действительно волновало будущее ГДР. Кроме того, ему очень хотелось поднять свой авторитет успешными переговорами с Западом. И то и другое сильно влияло на его поведение во время кризиса». Другие историки убеждены, что советский руководитель действовал в ответ на растущую интеграцию Западной Германии в НАТО. Его беспокоили американские планы «поделиться» с западногерманскими военными контролем над ядерным оружием на территории ФРГ. Эти планы, продолжение ядерной доктрины «первого удара», принятой командованием НАТО, действительно могли обеспокоить Хрущева. Есть документальные свидетельства того, что в Кремле проявляли озабоченность в связи с перспективой получения Западной Германией доступа к ядерным вооружениям [532].
С моей точки зрения, у Хрущева было несколько мотивов, побудивших его ввязаться в Берлинский кризис. Во-первых, он считал