Резюмируя все вышесказанное, последней каплей было страстное желание Хрущева одним махом сквитаться со США, опустить спесивых американцев на тот же уровень уязвимости, на котором уже многие годы находился СССР. В глазах кремлевского лидера это было бы равносильно американскому признанию равенства с Советским Союзом. Куба находилась глубоко внутри той зоны, которую США исторически считали сферой своих жизненных интересов. От Кубы до Флориды – рукой подать. Американские вооруженные силы безраздельно господствовали в Карибском море. Этому господству Хрущев и хотел положить конец одним махом. Для этого доставка и размещение ракет и ядерных боеголовок, а также воинского контингента и обычных вооружений на Кубу должны были осуществляться прямо под носом у американцев. Хрущев выступил в Президиуме с предложением доставить все военные грузы и войска на Кубу в глубокой тайне и лишь затем объявить об этом миру. Если у членов Президиума и Секретариата ЦК и были сомнения, то они о них промолчали. Голосование за план Хрущева было единодушным, о чем свидетельствуют подписи на протоколе решения. Военные дали плану название «Анадырь» – по названию реки и порта на Чукотке. Географическая обманка должна была помочь ввести в заблуждение западную разведку [575].
Администрация Кеннеди не ожидала, что ее угрозы Кубе подвигнут Москву на столь рискованный стратегический шаг. Американские аналитики исходили из того, что ядерные ракеты никогда не размещались за пределами СССР, и не ожидали такого и в будущем. Они не знали о важном прецеденте: весной 1959 года, в разгар Берлинского кризиса, советские военные разместили в ГДР ракеты средней дальности с ядерными боеголовками. В августе, когда готовилась поездка Хрущева в США, эти ракеты вернулись на советскую территорию [576]. Кстати, этот эпизод подтвердил, что Хрущев использовал ракетно-ядерное оружие не для подготовки к возможной войне, в которую он не верил, а как дополнительный силовой аргумент для принуждения противника к переговорам. После того, как Эйзенхауэр пригласил Хрущева приехать в США, необходимость в подобном аргументе отпала.
В июле 1962 года кубинская делегация во главе с Раулем Кастро прибыла в Москву, чтобы подписать советско-кубинское соглашение о размещении ракет и о других вопросах, касавшихся защиты Кубы. На встречах с кубинцами Хрущев излучал такую самоуверенность, что даже молодые революционеры нашли ее чрезмерной. Если янки и узнают о ракетах раньше, чем будет обнародовано наше соглашение, говорил он кубинским товарищам, то даже тогда беспокоиться не о чем. «Я возьму Кеннеди за яйца. Если будут проблемы, я дам вам знать – это будет вам сигнал, чтобы пригласить Балтийский флот с визитом на Кубу» [577]. Но и высшие советские военные, которые втихомолку бранили Хрущева за самонадеянность, не уступали ему в безрассудстве. Маршал Сергей Бирюзов, артиллерист, назначенный командовать РВСН незадолго до событий, поехал в июне на Кубу для того, чтобы провести там рекогносцировку, и доложил в Москве, что советские ракеты можно легко спрятать под кронами кубинских пальм. Это была вопиющая ложь, но военным очень уж хотелось иметь базу в непосредственной близости от главного противника, и они ввели своего верховного главнокомандующего в заблуждение [578]. В Москве решили, что советско-кубинское соглашение должно остаться в тайне до момента, когда развертывание сил на острове будет завершено. С самого начала план «Анадырь» предусматривал дислокацию на Кубе группы войск, включающей все виды вооруженных сил. Советский Союз должен был иметь на Кубе 51 тыс. военнослужащих, четыре ракетных полка, полк фронтовой авиации, подразделения ПВО, и военно-морскую базу. С июля по октябрь 1962 года восемьдесят пять судов гражданского советского флота везли на карибский остров из портов Прибалтики и Черного моря военных и технику. Секретность была абсолютной: в случае попытки противника захватить корабли капитанам предписывалось погрузить людей на плавсредства, а судна вместе с грузами утопить. На Кубу также отправилась флотилия подводных лодок (визит кораблей Балтийского флота отменили, чтобы не привлекать внимания). Операция, сравнимая по масштабам лишь с американскими морскими дислокациями времен Второй мировой войны, шла к успешному завершению [579]. Политическая энергия Хрущева и интересы военных придали операции масштаб и громадное ускорение – уже никто, даже сам Хрущев, не мог остановить реализацию плана «Анадырь».
Атмосферу того времени характеризуют и другие леденящие кровь проекты, которые вынашивались в советском военно-промышленном комплексе. В 1960–1962 гг. руководители советской космической программы, воодушевленные полетами Юрия Гагарина и других космонавтов, стали продвигать идею строительства военных космических станций, способных запускать ядерные ракеты в любую часть территории США. Одним из лоббистов этой идеи был генерал-полковник авиации Николай Каманин, помощник Главнокомандующего ВВС по космосу. Каманин досадовал, что министр обороны, главнокомандующий объединенными вооруженными силами Варшавского договора и начальник Генштаба не понимают перспектив милитаризации космоса. 13 сентября 1962 года Каманин записал в своем дневнике: «Малиновский, Гречко и Захаров упускают наши возможности для создания первыми военной космической мощи – я бы даже сказал, абсолютной военной мощи, которая могла бы содействовать утверждению господства коммунизма на Земле» [580].
В мае 1959 года на имя Н. С. Хрущева в ЦК КПСС поступила докладная записка с проектом возведения на отмелях по периметру морских границ США и в других стратегически важных пунктах земного шара искусственных островов, которые должны были стать площадками для запуска советских атомных ракет средней дальности. Пакет документов был представлен группой под руководством инженер-майора А. Н. Ирошникова. Авторы данного проекта рассчитывали, что строительство таких островов «в непосредственной близости от жизненно важных центров США» заставит американское правительство «согласиться на переговоры о ликвидации своих авиационных и ракетных баз на территории окружающих СССР государств». Эта записка попала на стол к начальнику Генерального штаба В. Д. Соколовскому, который отклонил авантюрный проект [581]. Испытание 50-мегатонной бомбы в октябре 1961 года вызвало к жизни и другие чудовищные идеи. Андрей Сахаров, будущий лауреат Нобелевской премии мира, предположил, что устройство этой мощности можно запускать в виде торпеды с подводной лодки. Позднее, в 1962 году, академик Михаил Лаврентьев написал Хрущеву служебную записку, в которой предложил использовать 100-мегатонное «изделие» для того, чтобы сгенерировать искусственную волну гигантских размеров, подобно