Образы и звуки «из-за бугра» размывали образ вражеской Америки, который с таким трудом выстраивала советская пропагандистская машина руками тех же интеллектуалов, писателей и кинорежиссеров. Быстрее всего это размывание происходило среди образованной и, главное, привилегированной части советской молодежи. Под влиянием происходящих в стране процессов по разоблачению сталинского режима и «размораживанию» культуры все больше молодых людей хотели дистанцироваться от убогого советского быта, тянулись к западной моде. Эти юноши и девушки, как правило, из семей советских функционеров, вовсе не обращали внимания на официоз и пропаганду. Стремясь выделиться из общей массы советских людей, они старались одеваться и вести себя «по-западному» – как они себе это представляли. В газетах и журналах стали появляться статьи с карикатурами на нелепо разряженных «стиляг»: их клеймили «тунеядцами» и «паразитами». Американец Гартхофф встречал некоторых из них во время своей поездки по Союзу. По его словам, молодых людей, с которыми он встречался и разговаривал в 1957 году, можно было разделить на несколько категорий. Одни были «наивными»: особенно таких было много среди недавних школьников, еще не осознавших, как мало общего между идеалами, усвоенными за партой, и реальностью. Эти молодые люди продолжали верить всему, что твердила о США советская пропаганда. Юношей и девушек постарше можно было разделить на «верующих», молодых циников и на так называемую золотую молодежь. Последняя бравировала своей привилегированностью и спасалась от серости советских будней тем, что пыталась подражать всему «западному» и «американскому» [658]. Для «золотой молодежи» выдуманная Америка стала идеализированным мифом, антиподом советскому миру. Многие молодые художники, поэты, писатели и музыканты в Москве, Ленинграде и других российских городах пошли по тому же пути – стали западнической богемой. Иосиф Бродский как-то заметил, что и он, и ему подобные в 1950-е гг. были «больше американцами, чем сами американцы» [659].
Сильнейшее воздействие на значительную часть советской молодежи оказывали американские музыкальные радиопередачи. Американский джаз и свинг уже не раз запрещались в СССР: накануне Второй мировой войны, а затем после начала холодной войны. Многие молодые люди приобретали или даже собирали сами коротковолновые приемники, чтобы ловить западные радиостанции, в том числе «Голос Америки», только ради того, чтобы послушать запрещенный джаз. Незадолго до своей смерти Сталин распорядился, чтобы к 1954 году производство коротковолновых радиоприемников было полностью прекращено. Однако после его смерти советская промышленность, реагируя на колоссальный спрос, развернула массовое производство этих приемников, вначале на ламповых диодах, а потом портативных, на транзисторах. Вскоре производство транзисторных радиоприемников достигло 4 миллионов в год. В результате количество коротковолновых радиоприемников у населения выросло с 500 тысяч в 1949 году до 20 миллионов в 1958-м [660].
Особой популярностью у слушателей радиостанции «Голос Америки» пользовалась передача «Время джаза». Эту программу вел Уиллис Коновер, обладатель изумительного по красоте низкого баритона. Ему тайно поклонялись многие юные москвичи, ленинградцы и молодежь других советских городов. Советские поклонники джаза переписывали и передавали друг другу хиты из репертуара оркестров Бенни Гудмена и Гленна Миллера, джаз в исполнении Эллы Фитцджеральд, Луи Армстронга, Дюка Эллингтона, импровизации Чарли Паркера. Позже появился Элвис Пресли. Плохое знание английского не смущало молодежь. В общей сложности к началу 1960-х гг. у радиостанции «Голос Америки» было, по-видимому, несколько миллионов слушателей в СССР. Коллекционеры джазовых записей стали неформальной молодежной элитой, так как пластинки с записями звезд в магазинах не продавались, а потому заграничный виниловый диск казался чем-то вроде настоящего чуда. Только в самом конце 1950-х, когда в массовой продаже появились магнитофоны, ситуация резко изменилась: западная музыка стала доступна всем желающим [661].
Хрущев сам, своими руками сделал больше, чем кто бы то ни было, для того, чтобы «железный занавес» вокруг СССР приподнялся. Несмотря на вторжение в Венгрию и жесткие меры внутри СССР, он все же не отказался от своих слов о Сталине и хотел продолжить десталинизацию советского общества. Холодная война требовала, по его мнению, «морально-политического единства» советского общества, но не ценой возврата к массовым репрессиям. Реформы нужно было проводить, но осторожно. Благоприятный образ СССР в глазах Запада и третьего мира стал важной частью новой внешней политики. В начале 1957 года Хрущев, Микоян и Шепилов выступили за возврат к политике «мирного наступления», чтобы вернуть симпатии к СССР среди западных интеллектуалов и обывателей, отшатнувшихся от Москвы и коммунизма после советского вторжения в Венгрию. Результатом этого возврата стало событие с далеко идущими последствиями: в июле – августе 1957 года в Москве прошел Всемирный фестиваль молодежи и студентов. В течение четверти века советская столица была практически закрыта для иностранцев и совершенно не приспособлена для приема туристов. Организаторы фестиваля столкнулись с мириадами проблем: как приукрасить центр города и очистить его от трущоб, откуда взять гостиницы для гостей, как внедрить элементарную культуру обслуживания клиентов. Вечерами в Москве практически некуда было пойти. На многих улицах отсутствовало освещение, рекламы не было и в помине, большинство людей ходили в дурно сшитых, немодных пальто и платьях, а то и в военных гимнастерках и телогрейках. Откуда тут было взяться карнавальным костюмам, конфетти, фейерверку и прочей праздничной атрибутике! В столичном городе не было мест, где можно выпить кофе, забежать перекусить, или просто вкусно поесть. Магазины напоминали давно не ремонтировавшиеся музеи вышедших из моды и плохо сделанных товаров. Все эти проблемы нужно было решать, поскольку они демонстрировали вопиющую экономическую и социальную отсталость советского общества по сравнению со столицами капиталистического Запада [662].
Хрущев поручил подготовку к фестивалю руководству комсомола. Советская пропаганда убеждала неулыбчивых, задавленных трудным бытом москвичей раскрыть объятия зарубежным гостям, встретить их радушно и с любовью. В итоге фестиваль стал первым после революции «социалистическим карнавалом» на улицах и площадях советской столицы. Даже Кремль, до 1955 года закрытый для посещения, распахнул свои двери перед праздничной молодежью и днем, и в ночные