Для многих евреев Израиль стал предметом коллективной гордости и возможностью начать другую жизни вне СССР. Во время арабо-израильского конфликта в октябре 1956 года советские газеты обрушились на Израиль с яростной критикой за его агрессию против Египта [713]. Но не прошло и года, как в Москву на Всемирный фестиваль молодежи и студентов приехала делегация из Израиля. В составе делегации были молодые ветераны недавней войны: они держались с достоинством и без страха, а главное, гордились тем, что они – евреи. Для московских и ленинградских евреев это было совершенно новым, это ошеломляло [714]. В официальных отчетах о фестивале с тревогой отмечалось: «Сионисты стремятся вести пропаганду среди советских граждан еврейской национальности», «на международный концерт в Останкино с участием израильской делегации пришло несколько тысяч граждан еврейской национальности»; «многие евреи Москвы ежедневно устраивают паломничество к общежитию Тимирязевской академии, где размещена израильская делегация». Толпа молодых евреев, не сумевших достать билеты на музыкальное представление израильской делегации, взломала железные ворота перед театром Моссовета и ворвалась во двор перед театром. Многие советские евреи впервые в своей жизни заинтересовались религией своего народа, его культурными традициями. Несмотря на усиленную антисионистскую пропаганду, все больше и больше евреев стали подавать заявление на эмиграцию: они желали уехать на свою вновь созданную на Ближнем Востоке «историческую родину» [715].
Одновременно в противовес «еврейскому движению» возникло другое неоформленное, но значительное движение русского национализма. Его сторонники считали сталинский СССР продолжением великодержавности российской империи. Но они же считали революцию 1917 года незаконным переворотом и разрушением «русской государственности». Как отмечает израильский историк Ицхак Брудный, «к началу хрущевского времени уже многие русские националисты-интеллектуалы занимали высокое положение в ведущих институтах и университетах, заседали в редакциях важнейших газет и литературных журналов или часто там печатались». Эти люди выступали против разрушения памятников русской истории, уничтожения православных храмов. Они горевали о том, что русская деревня, издавна считавшаяся хранительницей традиций предков и духовности народа, быстро исчезает с лица земли. Существенной основой идеологии нового русского национализма стал антисемитизм. Многие обвинения в адрес евреев были восприняты новым поколением националистов от Белой эмиграции и ветеранов Власовской армии, живущих на Западе, и прежде всего тезис о том, что революция 1917 года явилась «еврейско-большевистским заговором» против русского народа [716].
Укрепление позиций русских националистов, наряду с кризисом еврейского интернационализма и ростом еврейского самосознания, приводило к росту напряженности и скрытой фракционной борьбе внутри творческих союзов, в учебных заведениях и даже научных кругах. Ситуация на Ближнем Востоке лишь подливала масла в огонь. Блестящая победа израильтян над арабами в Шестидневной войне 1967 года наполнила советских евреев гордостью за свою далекую «родину» и резко отделила их от советского общества, особенно от русских антисемитов. Все эти события позднее привели к тому, что у многих молодых евреев отпадало желание быть советскими гражданами, и они стали думать об отъезде из СССР [717].
Всплеск инакомыслия
К концу своего правления Хрущев основательно дискредитировал начатый им самим процесс десталинизации общества и реформ. Первый секретарь ЦК КПСС никак не мог определиться и понять, чем же ему следует руководствоваться: с одной стороны, он ненавидел Сталина, но при этом предпочитал использовать методы администрирования и кампанейщину сталинского образца. Ему хронически не хватало последовательности в действиях, а своими бесконечными речами и безрассудным поведением он дал людям повод издеваться над ним в бесконечных анекдотах. В марте 1961 года историк, профессор МГУ Сергей Дмитриев записал в своем дневнике: «Хрущев всем безобразно надоел. Его поездки и бессодержательно-многословные словоизвержения приобрели вполне законченное идиотское звучание. Вообще все чаще чувствуется в общественно-политической атмосфере какая-то совершенная прострация, сгущающаяся пустота, топтанье в пределах все того же давно выбитого пятачка, круга» [718].
Из-за непоследовательной политики в области культуры Никита Сергеевич нажил себе множество врагов среди влиятельных деятелей искусств и тех чиновников, которые тосковали о сталинском монолите. Хрущев лично одобрил повесть Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича», которую ему показал Твардовский. Либерально настроенная интеллигенция восторженно встретила публикацию повести Солженицына в «Новом мире». На мгновение кое-кому даже показалось, что стены сталинской цензуры пали, и теперь можно свободно и безбоязненно говорить правду о преступлениях прошедшей эпохи. Однако уже 1 декабря 1962 года Хрущев явился на выставку московских художников в Манеже, где под одобрительное науськивание партийных идеологов и академиков от живописи устроил разнос молодым художникам-авангардистам, обзывая их «дегенератами» и «педерастами», а их произведения – «мазней» и «дерьмом собачьим». Площадной бранью Хрущеву хотелось показать, что лично он, как и все люди его поколения, является приверженцем «народного искусства» в духе «социалистического реализма» и твердо держит руку на руле партийного управления культурой. Однако безобразная выходка советского руководителя сыграла на руку ретроградам-сталинистам, а также «русским патриотам», и подорвала позиции тех деятелей культуры, которые всей душой поддерживали его курс на реформы. В декабре 1962 и марте 1963 года прошли две погромные встречи Хрущева с творческой интеллигенцией, на которых он проявил еще большую грубость и нетерпимость, чем на встрече в 1957 году. Не стесняясь в выражениях, он обвинял молодых литераторов и художников в «антисоветчине» и открыто грозился выслать их из страны. Никита Сергеевич также оповестил творческие элиты о том, что они должны оставаться «артиллерией партии» и прекратить «бить по своим». Большинство молодых художников и литераторов уже не желали быть «артиллеристами», тем более партийными, но все еще верили, что своим творчеством помогают проводить «линию XX съезда», то есть способствуют гуманизации социализма. Они рассчитывали на то, что Хрущев поддержит их в противостоянии со сталинистами. Вместо этого писатель Василий Аксенов, поэты Андрей Вознесенский и Евгений Евтушенко, скульптор Эрнст Неизвестный и другие яркие и талантливые люди из антисталинского лагеря подверглись злобной и хорошо организованной травле. Они вдруг осознали, что надежд на лучшее в СССР нет, что им противостоит грубая и безжалостная сила, и лидер государства на ее стороне [719]. Это осознание положило начало культурному и политическому инакомыслию в СССР.
Снятие Н. С. Хрущева в октябре 1964 года со всех должностей первоначально устроило всех – как сталинистов, так и антисталинистов. Люди, поддержавшие «оттепель» и политику борьбы с культом личности, полагали, что Хрущев уже ни на