Дъюр затих, забылся сном. Изредка кашлял и тяжело переворачивался с боку на бок. Налив ему воды, Сеох оставил лекарства на столике у кровати и вышел на улицы Ласеры. Он по-прежнему не собирался говорить владельцу постоялого двора о недуге мастера. Справится сам. Разыщет лекаря. Язык, как известно, до Виретты доведёт.
Шагая по сумрачной мостовой, он сжимал в кулаке жемчужину цвета земли с оттенком бронзы. Неизвестно, что было страшнее: потерять её или мастера.
☽ ⚓ ☾
Стены храма сливались со стволами тысячелетнего раку – священного дерева, чьи корни уходили в царство мёртвых. Сеох дотронулся до холодной зубастой коры и отдёрнул руку: по пальцам поползли жуки. Их было много здесь, всевозможных тварей, чьи хитиновые панцири шуршали под ногами: мокрицы, тараканы, сколопендры, какие-то жуткие гусеницы всевозможных оттенков – от изумрудного до оранжевого-алого. «Чем ярче обитатели джунглей, тем опаснее, – предупреждал Дъюр, рассказывая ему о змеях и древесных лягушках. – Самые красивые смертельно ядовиты».
Сеох следовал за мастером, глядя под ноги и стараясь не отставать, но иногда всё же отвлекаясь на узоры мозаики и картины, изображавшие сцены из жизни Восьмерых. Снаружи храм тонул в свете, а внутри был мёртвым и безжизненным. Даже эхо вторило шагам неохотно. С покосившихся колонн спускались кружева паутины. Каменные плиты покрывала плесень.
В центре зала находилось возвышение – что-то вроде алтаря, к которому направился Дъюр. Сеоха, наоборот, привлёк портрет – удивительное произведение искусства для та-мери, которых имперцы считали варварами. На восточной стене храма была изображена девушка: разноцветная галька лучше мазков кисти передавала изящный профиль. Её смуглое лицо было печально-красивым, чёрные волосы сливались с волнами, а в ладонях, сложенных лодочкой, богиня Ху-Ману держала серп луны.
Её глазница была пуста.
Сеох пригляделся, делая шаг в сторону. Рядом была изображена Хо-Рару, богиня подземных глубин, которую одинаково боялись и почитали. Она была символом плодородия и хозяйкой Ана’поури – пещеры, где находились врата в подземный мир.
Её руки, в отличие от сестры, были скрещены на груди. Волосы собраны в причудливый узел, напоминавший клубок змей. Сеох приблизил факел. Капли воды, стекавшие с балок, рисовали дорожки на лице богини. Левый глаз влажно поблёскивал.
Сеох оглянулся. Мастер скрылся за колоннами, но он нагонит его, если поторопится.
Пальцы коснулись «зрачка» Хо-Рару. На ладонь упала жемчужина. Крупная, необычного тёмного цвета, словно и впрямь глаз богини застыл, тронутый перламутром.
Сердце забилось чаще. Сеох не понял, отчего, но крепко сжал находку в кулаке и заспешил вперёд. К свету.
☽ ⚓ ☾
Холодный дом оправдывает своё название. Из неприглядного питейного заведения ведёт лестница в глубокий подвал: в полночные месяцы там пар срывается с губ и сводит пальцы, но завсегдатаев, любящих провести вечер за игорным столом, это не останавливает.
Здесь ютятся Змеевы сыны – в основном, угри, контрабандисты, предлагавшие Скату присоединиться к ним ещё пару лет назад. Он отказался. Не захотел лезть в теневой мир, откуда нет выхода. С Сомом и остальными братьями они нарушали закон, но при этом никому не подчинялись. Что заработали – всё принадлежало им до последнего хола.
В Сети же была жёсткая иерархия. Удильщики хранили сведения и торговали ими: собирали слухи и складывали в карманы сплетни. Крабы были щипачами и работали на улицах; лангусты – проникали в жилые дома и лавки, мастерски вскрывая замки. Над ними стоял Отшельник – он, как и Мурена, глава контрабандистов, скрывался на острове Семи Ключей.
Были ещё акулы – наёмные убийцы, умелые, скрытные, работающие клинками и ядами, но они держались особняком. Мало кто желал иметь с ними дело. В Холодном доме наёмники почти не появлялись: многие связывались с клиентами напрямую, а сюда приходили, дабы выплатить ежемесячный процент. Их предводитель – Молот – был фигурой полулегендарной. И, по слухам, непобедимой в бою. Он обучался в племени изгоев, которых тамерийцы прокляли за жестокость и нарушение обетов. Уходя из общинного дома, он перебил их всех. Чтобы никто не смог перенять эти знания.
Но даже он признавал «короля» преступного мира – Спрута, власть которого распространялась на три доминиона, включая Силт-Айл и цепь Окраинных островов. Всё, как и в большой политике: «вассал моего вассала…» и далее по тексту. О Спруте ходило легенд ещё больше, и были они самыми противоречивыми. Кто-то считал его мутантом – уродом с щупальцами вместо рук, порождением бездны; другие утверждали, что это не кто иной как младший брат кайзера, выживший в морском сражении при Вальдене и решивший построить собственную империю с нуля. Так или иначе, Спрута боялись. О нём говорили шёпотом.
Сейчас Холодный дом полнится криками и руганью. Ската оттесняют, едва он перешагивает порог.
– Ты ещё кто?!
Первое, что он чувствует, – несвежее дыхание; второе – тонкое лезвие у горла.
– Полегче! Мне нужен Эбб.
– И зачем? Я твою рожу впервые вижу. Может, ты выкормыш гиен, а?
– Пусти его, Хлюст, – раздаётся знакомый голос, и парня с ножом оттаскивают за шкирку. Седой Эббард усмехается щербатым ртом и хлопает Ската по плечу. – Ты не вовремя, малыш.
– Время не спрашивает.
– И то верно!
Скату нужны ответы. Как воздух.
– Что известно? Насчёт имперцев.
Эбб берёт его под локоть и отводит за дальний столик. Наливает в стакан янтарного пойла.
– Какого тай-ре, Эбб?! Бездна тебя дери!.. – Тамерийское проклятие вырывается само собой. Он грохает стакан о стену, летят осколки, но никто не оборачивается. – Мне надо к своим. Что я скажу?
– Правду, малыш. Если успеешь. – Эббард двумя глотками осушает кружку. – Насколько мне известно, наш дорогой Совет отказался от требований, выдвинутых по радиосвязи. Им дали второй шанс. Третьего не будет. Клиф доживает последние часы.
– Погоди, какие ещё требования? Дело не в эпидемии?
– Если бы!.. На острове прячется враг короны, зачинщик революции и далее по тексту. Граф Луас из Риветты собственной персоной, младший сын мятежного герцога.
Скат тряхнул головой.
– Хочешь сказать… Это из-за него… нас всех?
– Рассвет храни кайзера! – Кружка Эбба тоже летит в стену: не разбивается, а сиротливо катится в угол. – Что значат тысячи жизней, если Величеству угрожает одна?..
Скат сжимает кулаки. Ладони горят. Хуже всего он сдерживает гнев. Не горечь, как случилось этим вечером с найденной Рыбёшкой, вырядившейся в платье Умбры, а настоящую ярость.
– У вас же есть план. Не поверю, что нет!
– Он рождается прямо сейчас среди избранных, – Эбб кивает на люк, за которым начинается лестница. – Э, а ну-ка сядь! Если не хочешь,