У подножия башни сидят двое. В её рыжие косы закат вплетает искры. В его тёмных волосах виднеются звёзды.
Между ними, на белом, как соль, песке, лежит жемчужина. Для неё – бронзовая, с золотистыми прожилками. Для него – ярко-алая, хищно блестящая в свете луны.
Земля вздыхает. Башня вздрагивает вместе с ней – от основания до кончика шпиля. Того и гляди упадёт: рухнут стены, обратятся в пыль и каменную крошку.
Оба ждут. Смотрят друг другу в глаза.
– Видишь те зубцы? – говорит он. – Слева, над смотровой площадкой, чуть скошенные. Свет течёт по ним до самого карниза, заглядывает в окна, остаётся утром росой на кирпичном боку…
«Утром».
– Подождёшь со мной? – просит она.
Он молчит. Море бросает пену на берег и слизывает время. Всё, что есть у них, – эта ночь. Никто не спешит поднять жемчужину и забрать её, присвоить. Что в одних руках – надежда, в других станет отчаянием. Гибелью.
– Тебе не жаль?
– А тебе?
Они больше не Скат и Умбра – так звали их когда-то в прежней жизни. До конца осталось совсем немного – и они вспоминают. Память тоже скоро исчезнет. Маяк рухнет, а вместе с ним и город, некогда звавшийся Клифом. Остров Ржавых Цепей перестанет быть. Как и другие острова, и континент с его имперскими провинциями…
Жемчужина станет последней. Как капля, благодаря которой поток хлынет через край, да так, что не остановить. Хаос, смута, разрушение. Без смерти старого не создать и новое. Зачем держаться за то, что отжило? Зачем пытаться спасти тех, кто не заслуживает? Зачем давать шанс, если суть давно сгнила и сердца не чисты?
Время идёт.
Двое вспоминают, сидя на песке.
Не двигаются. Жизнь уходит.
Край неба начинает светлеть – тогда он ловит её взгляд. Первый луч касается маяка. Они подаются вперёд – в едином порыве. Но кто успеет раньше?..
Башня вздрагивает в последний раз.
Ладонь накрывает ладонь.
☽ ⚓ ☾
Умбра знает: это не её сон.
Внешне она похожа на себя – более взрослую, красивую, но холодную, какую-то небесно-чужую, – но суть другая. Будто её пустили в чью-то голову и дали право решать судьбу всего мира. А теперь выгоняют – и она просыпается снова, давно потеряв счёт пробуждениям.
Свет подрагивает.
Стены, трещины и дрожь – ничего не изменилось с прошлого раза. Доктор Луас сидит на колченогом стуле.
– Доброе утро, Умбра.
Она жмурится, дёргает плечом. По крайней мере знает, что снаружи сейчас утро. Пригодится ли это знание? Вряд ли.
– Скажите… какой сегодня день?
– Двадцать шестые сутки Заката, – отвечает безликий доктор, и Умбре требуется минута, чтобы сообразить: после праздника Жнивья прошло три ночи. Три дня она провела в забытье. В мире странных грёз и воспоминаний.
– Мне можно… воды?
– Можно, – он помогает ей сесть. Она вздрагивает, когда рука в перчатке впервые касается предплечья. Луас поит её, держа стакан у губ, пока Умбра делает маленькие глотки. Вода холодная, горло болит, и урчит желудок. Лишь бы не взбунтовался снова.
– Там… – она пытается объяснить без слов, указывая забинтованной «культёй» в угол комнаты.
– Я понял. – Голос под маской становится тише, теперь они оба разговаривают шёпотом. – Позже принесу чистое бельё, кровать нужно перестелить. Жаль, что средство дало такой эффект, но мы попробуем кое-что другое.
Она благодарно кивает, но в глазах стоит немой вопрос. Она долго спала, мало пила, организм жадно выжигал воду, и всё же ей нужно в отхожее место. Чем скорее, тем лучше. Неловкость повисает в воздухе между ними. Впервые маска доктора оказывается так близко. У него тёмные брови. Тонкий шрам на лбу и неглубокие морщины, когда хмурится. Значит, довольно молод. Да и относится к ней, как к взрослой – «умной девушке», – а не ребёнку, чем часто грешат люди старшего возраста.
Впервые она действительно испытывает благодарность. За то, что не одна. За то, что в серых стенах подвала звучит голос – живой, настоящий, не эхо из видений и кошмаров, не зов из темноты. За то, что о ней кто-то заботится.
– Умбра, – он склоняет голову, – ты сможешь встать? Признаться, я задумал авантюру, но для этого понадобится много сил. Если не получится…
– Что? – перебивает она хрипло. – Что вы задумали?
– Хочу, чтобы ты немного прогулялась.
Она улыбается едва заметно, сквозь боль. Вот уж и впрямь авантюра!.. Неслыханная дикость.
☽ ⚓ ☾
Она встаёт сама, без помощи. Осторожно поводит плечами, поворачивая голову вправо и влево. Хрустят шейные позвонки. Тянет поясницу и ноги. Первые несколько шагов она делает, придерживаясь рукой за стену. Чужие туфли на ноге уже не хлябают: пока она спала, Луас перебинтовал и ноги – чтобы она не видела покрасневшие ступни и не чесала одну о другую.
Лестницу минуют нескоро, по одной ступеньке. Доктор ждёт внизу, чтобы подхватить, если сорвётся, а Умбра карабкается наверх, чувствуя, как дыхание в груди сбивается от малейшего движения. Никогда прежде она не ощущала себя такой бессильной – будто и впрямь её душа переселилась в тело столетней старухи, доживающей последние часы.
Добравшись до люка, она опирается руками о доски и, неловко растянувшись на полу, переводит дыхание. Луас помогает ей встать, придерживая за талию.
– Сюда, – ведёт её по старому дому со скрипучими половицами. Умбра рассеянно замечает две двери, ведущие в комнаты, и кухонную мебель, грубо сколоченную, но крепкую. Обеденный стол, буфет, стулья, похожие на своего подвального собрата… На столе стоит миска с подгнившими фруктами, и Умбра чувствует отвращение от сладкого запаха, витающего в кухне.
– Ещё немного. – Доктор толкает дверь от себя, и Умбра слепнет, перешагивая порог.
Тусклое солнце целует щёки, нос, макушку, и хочется не то заплакать, не то рассмеяться хвори в лицо. Вместо этого она просто вздыхает, до отказа наполняя лёгкие тёплым воздухом.
Свидетельство жизни. Солнце продолжает светить даже за тучами, как в годы Тёмного Неба, – что бы ни происходило на земле.
И что бы ни случилось внутри одного человека – такого, как Умбра.
Они с Луасом пересекают тесный двор: пять шагов на шесть – не больше. Прямоугольник земли, размокшей после дождя, зажат между глухими стенами: к боку дома примыкают амбар и, кажется, хлев – теперь пустой.
– Это не ваш дом? – зачем-то уточняет она, заранее предчувствуя ответ.
– Нет, это… временное убежище. Толика везения.
Если так посмотреть, они с доктором счастливчики. Прячутся здесь от мира, пока в Клифе свирепствует хворь. Эпидемия новой чумы, завезённая с проклятых та-мери земель. В страшные